Кирин

Мазуркевич Наталья

— Постойте, — попросила я, останавливаясь. Актор замер, все так же находясь впереди и держа меня за руку. — Куда вы меня ведете?

— Подальше ото всех, — честно ответил юноша. Я не могла видеть его лица- слишком темно было в коридоре, но вот яркий ободок алого цвета подсказывал, что император все еще с нами. Пусть и не физически, но он влиял на наши поступки. Влиял на наши решения, на наши судьбы, на нас.

— Что вы должны сделать? — вопрос был неуместен, но не задать его я не могла. Нельзя играть против Эйвора Таргелея, но играть по его правилам не зная этих самых правил — значило проиграть.

И пусть я понимала, что никогда не смогу сравниться с ним ни в чем, но просто идти по предопределенному пути, думая, что выбираю его сама, — так нельзя поступать.

— Скорее, чего я не должен делать, — усмехнулся Актор. — Я не должен касаться вас. Только так, за руку, как сейчас. Иное не позволено.

— А вы хотите иного?

— Вы хотите услышать честный ответ?

— А вы дадите его мне?

Смех пронесся по коридору.

— Нет, вам никто не скажет правды. Или — никто не солжет. Здесь дворец, и полутона заменяют нам все слова. Здесь никто не лжет, но все лицемерят, здесь никто не честен, но все благородны. Это дворец, миледи. Это совсем другой мир, где верить можно всем и никому. Вы просто должны научиться понимать, когда лгут не вам.

— И вы солжете мне?

— Уже лгал.

— Вы так просто говорите об этом, — смех вырвался сам собой. Резкий, неприятный, отвратительный.

— Как и молчу. Но, быть может, мы продолжим путь?

— Куда вы меня ведете?

— В город, — коротко ответил Актор. — Хочу показать вам его.

— Я жила в столице с рождения.

— Вы жили в другой столице. А сегодня мы побываем везде. Конечно, если вы согласны.

— Император…

— Император не запретил нам этого. А все, чего не коснулся запрет, — позволено. Только ваше решение.

— Но мы вернемся, если я скажу.

— Конечно, вернемся.

— Вы лжете.

— Лгу. Но вы же мне верите?

— Я никогда вам не поверю.

— Даже если я вам докажу свою преданность?

— А вы ее докажете?

— Если вы посчитаете это необходимым.

— Так мы ни к чему не придем.

— Да, тогда давайте сделаем первый шаг и посмотрим, куда он нас приведет.

— Я не хочу его делать.

— Тогда я вас оставлю.

— Оставьте!

И он ушел. Бесшумно, без единого лишнего слова, оставив меня в темноте наедине с собой. А я корила себя на малодушие, за страх, за собственную слабость. Но я не доверяла ему. И Актор не мог не знать этого. Возможно, это только оправдания, но бежать с ним в ночной город было бы глупостью, обреченной на провал. И… кто сказал, что он сам знает столицу? Он знает ту ее грань, с которой сталкивался, но ведь грань — это не весь кристалл, не весь город без остатка, не все его жители, не все улочки и дороги!

— Кто здесь? — тихие шаркающие шаги и знакомый детский голос. Ну да, кто еще ходит во тьме? Митара.

— Митара?

— Это мое имя, Рин. Странно, что ты используешь его для ответа на вопрос, — с долей негодования ответила темнота, а после меня взяли за руку. — У тебя глаза едва-едва светятся, — как бы между прочим сказала девочка. — Император что-то от тебя хотел? Не отвечай, это и так понятно.

— Спасибо. — Я была за многое ей благодарна, не только за понимание, но и за то, что всегда появлялась, когда была нужна. А сейчас была нужна

именно она. Ведь в чем-то мы были похожи, но смелости в этой девочке было больше чем во мне.

— Да не за что. Только что ты в этой части дворца забыла? Здесь в основном слуги живут, потому и темно ночью. Им не положен свет.

— Я шла не одна. А почему здесь ты?

— Карон не ушел на прием. А я не хотела с ним оставаться. — Я не видела ее лица, но даже так, по голосу, становилось понятно, что девочка не хочет продолжать эту тему. И я не стала задавать вопросов.

— Спасибо.

Теперь она благодарила меня. Благодарила за то же самое, что прежде заставило меня быть признательной. За умение промолчать в нужный момент. Поддержать без лишних слов.

— Ты уже была здесь? — Тишина стала угнетающей, и я не выдержала. Митара же, судя по всему, чувствовала себя комфортно в темноте.

— Нет, но я жила так, как они сейчас, — призналась девочка. — И теперь я прихожу сюда, чтобы не забывать. У Карона… У него тоже есть слуги во дворце, но туда я боюсь ходить. Боюсь увидеть там прежнюю себя, но здесь… здесь я не увижу себя, а не прийти — просто не смогу обойти это место.

— Какое оно? — внезапно даже для самой себя спросила я, усаживаясь на пол. Платье испортится, но… да, я не привыкла беречь свои наряды. Хоть и дорогие, для меня они не представляют ценности. Вот он итог, если будешь иметь все, что пожелаешь. Все, что можно купить.

— Жутковатое. Безымянное. Ты можешь посмотреть, если хочешь.

— Здесь темно.

— Пока да, но ты можешь зажечь свет. Они — нет, но тебе позволено больше. Только ты этим совсем не пользуешься.

— Свет, — приказала я и зажмурилась, так ярко вспыхнули светильники.

И я увидела Митару, скрючившуюся, прижимающую к себе коленки, устроившую на них свой подбородок и старающуюся не смотреть перед собой. А перед ней находилась дверь. Обычная железная дверь, с облупившейся краской.

Первое неидеальное место в идеальном дворце.

И нет ручки. Дверь можно только толкнуть вперед. А вот удастся ли выйти — никто не скажет наверняка. Не видно ничего под дверью — выверенный зазор. И я бы не пошла туда, ни за что бы не сделала шаг, если бы не равнодушное спокойствие, вспыхнувшее с новой силой, едва я начала волноваться, — подарок императора на эту ночь.

Помещение было довольно тесное. Это даже по выхваченному освещенному из коридора куску было заметно. Низкий потолок, в полтора раза ниже, чем в коридоре, и двухэтажные металлические кровати по периметру. И запах. Камфора или что-то еще более крепкое, что перебивало, наслаиваясь, на совсем другой аромат. Кровь. Здесь скрывали именно ее запах.

Скрипнула кровать, и кто-то смелый, шаркая босыми носами по полу, вступил в освещенную площадь. Мальчик, лет двенадцати-тринадцати — не больше, жмурясь от яркого света, пытался разглядеть гостей.

— Уже время? — Хриплый голос, будто сорванный совсем недавно.

— Нет, еще отдых, — ответила из-за моей спины Митара и потянула к выходу, пока не проснулись остальные.

Но проснулся, как оказалось, не только мальчик. Подслеповатая (она больше опиралась на руки, чем доверяла глазам) женщина, которой на вид было не меньше пятидесяти, тоже подошла к выходу.