Киров
Шрифт:
Навстречу трем низколетящим хищникам из-за леса поднимается наш неуклюжий, одинокий аэроплан. Он чувствует в своем нежном и неустойчивом механизме вредную, разъедающую «смесь», которая застревает в тончайших сосудах, дает перебои и ежеминутно грозит иссякнуть. Это безнадежный полет.
Летчик пренебрегает сенью волокнистых облаков, плывущих в воздушном море белым полуостровом, и прямо с земли, не кружась, но подымаясь круто и шумно, как воин в полном тяжелом вооружении, взбегает на вершину незримой воздушной горы.
Кто он, неизвестный летун, сердце каких
Английские самолеты спасовали:
«Они ушли. Они не выдержали этого неукоснительного сближения. Вон уже далеко блестят их чешуйчато-серебряные спины, и едва доносится враждебный гул. Широкой радостной дугой плывет домой наш аэро».
Очерк принадлежит перу журналистки и писательницы Ларисы Рейснер, прожившей несколько месяцев в Астрахани вместе с мужем и отцом.
Отец, профессор Михаил Андреевич Рейснер, был правоведом и знатоком истории религий. В 1903 году его за сочувствие студенческому революционному движению лишили кафедры в Томском университете. Вынужденный эмигрировать, Михаил Андреевич за границей встречался с социал-демократами, переписывался с Лениным, стал в 1905 году большевиком. Умело конспирируясь, он по возвращении в Россию преподавал в Петербургском университете. После Октября целиком посвятил себя общественной деятельности как публицист, пропагандист, организатор коммунистического просвещения масс. Он автор написанного по поручению Ленина декрета об отделении церкви от государства, один из авторов первой Советской Конституции. Хотя Михаилу Андреевичу перевалило за пятьдесят, он тянулся на фронт и в Астрахани заведовал политотделом флотилии. Рейснер был единственным в Красной Армии профессором-политработником.
Лариса Михайловна Рейснер прожила на свете вдвое меньше своего отца. Она умерла в 1926 году, едва переступив порог четвертого десятка лет.
Ранняя юность Ларисы была почти заурядной. Профессорова дочь, образованная, начитанная, она вращалась в узком интеллигентском кругу. Опубликовала драму. Сотрудничала в горьковской «Летописи», До того сочиняла стихи. Сочинять стихи отучил поэт Николай Гумилев. Лариса звала его Гафизом, благоговела перед ним, просиживала ночи над письмами, которые прятала в конверт без адреса:
«Если я умру, эти письма, не читая, отослать Н. С. Гумилеву».
Адресат не получил их. Его, офицера, замешанного в крупном заговоре петроградских контрреволюционеров, расстреляли в 1919 году. Тогда, находясь в Астрахани, Лариса Рейснер говорила Кирову и Бутягину почти то же, что спустя четыре года писала родителям:
«Если бы перед смертью его видела, все ему простила бы, сказала бы правду, что никого не любила с такой болью, с таким желанием за него умереть, как его, поэта, Гафиза, урода и мерзавца».
Октябрь встретила двадцатидвухлетняя Лариса восторженно.
Она покинула привычный круг, чтобы служить революции скромно, самозабвенно, неустрашимо.
Лариса Рейснер была штабным комиссаром, затем на фронте попала к белогвардейцам и благодаря отчаянной
Красивая, женственная, Лариса Михайловна радовала умом, простотой, чистотой. Молодая коммунистка была влюблена в трудовой народ и революционную новь, первой по-настоящему художественно писала о гражданской войне, о сражениях на Волге, об осажденной Астрахани. Работая в Астрахани, она выполняла особо важные военно-политические задания, была одним из организаторов местного объединения советских журналистов. Там поныне помнят, как много сделала она для укрепления большевистской печати. Когда наступил мир, очерки и корреспонденции, собранные в книгу «Фронт», ввели писательницу в большую литературу.
В Астрахань Лариса Михайловна приехала с мужем, Федором Федоровичем Раскольниковым, назначенным командующим Волжско-Каспийской флотилией.
Раскольников — тогда это было, наверно, самое громкое имя на флоте.
Коренной петербуржец, партийный журналист, сотрудник «Звезды» и «Правды», Федор Федорович после исключения из технологического института, ареста и ссылки умудрился окончить военно-морское училище, совершить дальние плавания. Весь 1917 год он был там, куда его посылала партия, — заместителем председателя Совдепа в Кронштадте, бойцом в Октябрьских боях на Пулковских высотах, комиссаром морского генштаба. В 1918 году двадцатишестилетнего Раскольникова назначили заместителем народного комиссара по морским делам. Он тотчас же сократил многословное наименование своей должности, представляясь друзьям так:
— Замком по морде.
Шутка прославила его раньше, чем боевые подвиги.
Ему посвящали стихи, его величали красным адмиралом, а в товарищеском кругу звали просто Фед-Фед.
Когда Ленин велел потопить в Новороссийске Черноморский флот, чтобы суда не достались интервентам, а моряки сгоряча запротестовали, разбушевались, туда командировали Раскольникова. Трагический приказ Совнаркома моряки выполнили. С Черноморья — на Каму и Волгу, где, командуя флотилией, Федор Федорович громил белогвардейщину. На Балтике в дерзкой разведке он потерпел аварию. Схваченный англичанами и увезенный в Лондон, сидел в тюрьме. Раскольникова обменяли на группу английских офицеров, арестованных в Советской России за неблаговидные дела.
Раскольников был тем, в ком нуждалась Волжско-Каспийская флотилия. Тем, в ком нуждался Сергей Миронович. Киров и Раскольников навсегда подружились в боях за Астрахань.
Пока XI армия планомерно формировалась, обрастала нужными ей людьми и ожидала обещанного возвращения 33-й дивизии, положение Астрахани осложнялось. С востока надвигалась казачья армия колчаковского генерала Толстова, с Северного Кавказа — кавалерия деникинского генерала Драценко.