Кирпичные острова
Шрифт:
– Понимаю.
Но он ничего не понял. Ведь все так просто. Кто же их может осудить, если они вместе уедут? Даже мама не может.
– Я тебе письма писать буду, – говорил тем временем Иван Николаевич, – и ты мне отвечай. А на будущий год я приеду. – Он подтянул Кешку поближе к себе. – Только ты к маме не приставай, не проси за меня, ладно?
Это Кешка понял и одобрил. Иван Николаевич гордый.
Кешка посмотрел на раскрытый чемодан,
– Когда вас сюда ранили, – Кешка дотронулся до шрама, – больно было?.. И вы, наверное, не плакали.
Иван Николаевич засмеялся тихо, откинулся на спинку стула и тепло посмотрел на Кешку.
– Нет, Кешка, не плакал… Я пел тогда. Пел песню про партизан. Знаешь?.. «Шли лихие эскадроны…»
– Знаю, – улыбнулся Кешка. Он взял свой узелок и протянул Ивану Николаевичу руку.
– До свидания.
Иван Николаевич поднялся.
– Нет, нет… Подожди, Кешка, так нельзя. Давай в буфет сходим, выпьем на прощание лимонаду, что ли…
Кешка не возражал. Ему было все равно теперь.
Они сели за столик у самого окошка. На улице с крыш капала вода. Из дверей метро выходили люди, некоторые в пальто нараспашку, потому что уже была большая весна и из мокрой земли на газонах проглядывала реденькая бледная зелень. Они выпили лимонаду. Иван Николаевич напихал в Кешкины карманы конфет и апельсинов и пошел проводить его до автобусной остановки. Он махал Кешке рукой. Кешкино лицо за мокрым стеклом казалось сморщенным, беззащитным. И может быть, поэтому Иван Николаевич бежал вслед за автобусом, пока тот не набрал скорость и не ушел на середину Невского.
Мама уже была дома, когда Кешка явился. Узелок он оставил у Симы, чтобы избежать расспросов.
В квартире чувствовалось оживление. Девчонка Анечка бегала по коридору с мохнатым полотенцем. Она приплясывала и пела:
– Кешка, Кешка, мой папа приехал, э!..
– Толя, познакомься, вот наш главный сосед! – крикнула старушка в ванную.
Оттуда вышел белоголовый мужчина с синими, как у Анечки, глазами. Он взял полотенце, вытер руки.
– Здравствуй.
– Здравствуйте – ответил Кешка и вяло пожал протянутую ему руку.
Старушка и девчонка ничего не заметили, а мужчина осторожно спросил:
– Подрался, может?.. Или что?..
– Подрался…
Кешка, не снимая пальто, протопал в комнату и сунулся лицом в свою верную оттоманку. Кто-то тяжелый сел рядом с ним. Кешка плотнее забился в угол оттоманки. Человек сидел молча, потом тихо поднялся, ушел.
Анечкин отец
Весна развернулась, окрепла и незаметно уступила город лету, нежаркому, ленинградскому, но все-таки лету. Ребята со двора разъехались по дачам. Уехал и Кешка. Уехал он в пионерский лагерь сразу на три смены. Мама принесла из завкома путевки.
– Вот, Кешка, поживешь в лагере, поправишься, окрепнешь.
Лето было дождливым, но веселым. И мама приезжала в родительские дни тоже очень веселая, какая-то улыбчивая, какой он не видел ее уже давно.
Дни иногда тянутся долго, а сроки приходят незаметно. Подошел срок и лагерю уезжать в город.
Мама Кешку на вокзале не встретила. Всех ребят разобрали, а он и дожидаться не стал. Сел на трамвай и покатил домой.
Открыла ему девчонка Анечка.
– Лохматый-то, – сказала она ему, – грязный…
Кешка молча прошел в свою комнату, сбросил рюкзак, сандалии. На небольшом столике, где Кешка готовил уроки, лежали стопки чистых тетрадей и новые учебники. Еще на столе лежал синий конверт с иностранной маркой. От Ивана Николаевича!.. Кешка схватил письмо, сунул его под майку и так заволновался, что побежал на кухню мыть руки. Письмо он хотел прочитать в одиночестве, неторопливо. Он все время прижимал его локтем.
Кешка вытерся кухонным полотенцем и стал разогревать обнаруженные в кастрюле макароны.
– Масло-то положи, – сказала ему девчонка Анечка. Она вошла в кухню, как ее бабушка, в теплом платке.
Кешка не ответил. Тогда она взяла масло из своей масленки и положила его на сковородку.
– Ты чего мне своего суешь?.. Очень надо! – возмутился Кешка. – Где моя мама?..
Девчонка села на табурет и, глядя на стену, пробормотала:
– Дикарь, они тебя встречать поехали. Они поженились.
– Чего? – надвинулся на нее Кешка.
– Поженились, говорю… мой папа и твоя мама.
Макароны горели. Кухня наполнялась смрадом. А Кешка сидел не двигаясь, прижав к голому боку синий конверт.