Кирза
Шрифт:
Наши сумки лежат на месте, заметно отощавшие.
Сгущенку и консервный нож у меня забрали. Осталась мыльница и конверты. Ручки тоже куда-то делись.
Сержант Рыцк подводит нас к рядам коек. Они одноярусные, с бежевыми спинками. В каждом ряду их десять.
Койки составлены по две впритык. В проходах между ними — деревянные тумбочки. По тумбочке на две кровати.
К спинкам коек придвинуты массивные табуреты, вроде тех, на которых нас стригли в бане.
— Отбой! Спать! — Рыцк указывает на табуреты: — Форму сюда сложить!
— Товарищ сержант! Во сколько подъем? — Ситников уже под одеялом и крутит во все стороны башкой.
— Завтра — в восемь. А обычно, то есть всегда — шесть тридцать. Спать!
Рыцк вразвалку покидает спальное помещение и скрывается за одной из дверей в коридоре. Всего дверей четыре, не считая входной и двери в туалет. По две с каждой стороны. Что за ними, мы пока не знаем.
С коек неподалеку, где кто-то уже расположился до нас, поднимаются головы:
— Хлопцы, вы звидкиля?
— Москва, область. А вы?
— З Винныци, Ивано-Франкивьска, Львива…
Хохлы…
Не чурки, и то хорошо.
Первый подъем прошел по-домашнему.
Часам к семи почти все проснулись сами — солнце вовсю уже било в окна.
В восемь построились на этаже.
Хохлы показали нам, где стоять. Все из себя бывалые — третий день в части. А так, в общем-то, ребята неплохие.
Всего нас человек пятьдесят.
Рядом со знакомыми уже сержантами стоял еще один — маленький, кривоногий, смуглый и чернявый, младший сержант.
Рыцк провел перекличку. Представил нового сержанта. Дагестанец Гашимов. Джамал.
Получили от Гашимова узкие полоски белой ткани — подворотнички.
Головы трещат. Многих мутит.
Зуб поинтересовался, хочет ли кто идти на завтрак.
— Прямо как в санатории! — лыбится Ситников.
Меня он начинает раздражать. И, оказывается, не меня одного.
— Завтра я такой санаторий покажу!.. — мечтательно произносит Рыцк. — Всю матку тебе наизнанку выверну!
— А у меня ее нет! — пытается отшутиться Ситников.
Видно, что он растерян.
— Зуб! — рявкает сержант Рыцк.
На ходу стянув ремень и намотав конец его на руку, Зуб подбегает к Ситникову и смачно прикладывает его бляхой по заднице.
Ситников падает как подстреленный, и еще несколько минут елозит по полу, поскуливая сквозь закушенную губу.
На завтрак никто идти не захотел.
Сержанты не возражали, но приказали съесть все оставшиеся харчи.
— Пока крысы до них не добрались, — объяснил Зуб. — Они у нас тут вот такие! — раздвинув ладони, младший сержант показал какие. — Больше, чем кот, мамой клянусь! Вот такие!
Когда Зуб улыбается, он похож на счастливого и озорного ребенка.
До обеда подшивались, гладились, драили сапоги и бляхи, крепили на пилотки
Толстый и какой-то весь по-домашнему уютный хохол Кицылюк научил меня завязывать на нитке узелок. Он же показал, как пришивать подворотничок, чтобы не было видно стежков.
Разглядывали свои физиономии в зеркале бытовой комнаты.
Я даже и не подозревал, какой у меня неровный и странный череп. Уши, казалось, выросли за ночь вдвое.
«Мать-то на присягу приедет, испугается», — невесело думаю я, поглаживая себя по шероховатой голове.
Знакомились с казармой.
Помещение состоит из двух частей.
Административная часть начинается у входа — тумбочка дневального, каптерка, ленинская и бытовая комнаты. Отдельно — канцелярия. Коридор — он же место для построения. Напротив входной двери — сортир. В нем длинный ряд умывальников, писсуар во всю длину стены. Шесть кабинок с дверками в метр высотой. Вместо унитазов — продолговатые углубления с зияющей дырой и рифлеными пластинами по бокам — для сапог. Сверху — чугунные бачки с цепочками.
Спальное помещение делится пополам широким проходом — «взлеткой».
Койки в один ярус, по две впритык. Лишь у самого края взлетки стоят одиночные, сержантские.
Построились на этаже.
Знакомимся с командиром нашей учебной роты — капитаном Щегловым.
За низкий рост, квадратную челюсть и зубы величиной с ноготь большого пальца капитан Щеглов получает от нас кличку Щелкунчик.
К нашему ликованию, его замом назначен Цейс.
Стоит наш унтерштурмфюрер, как и положено — ноги расставлены, руки за спиной. Тонкое лицо. Острые льдинки голубых глаз под черным козырьком.
Щеглов по сравнению с ним — образец унтерменша.
— Здравствуйте, товарищи! — берет под козырек Щелкунчик.
Строй издает нечто среднее между блеянием и лаем.
Щелкунчик кривится и переводит взгляд на Цейса.
— Задача ясна! — коротко роняет Цейс. — Рыцк, Зуб, Гашимов! После обеда два часа строевой подготовки. Отработка приветствия и передвижения в строю. Место проведения — плац.
— Есть!
В столовую нас ведут, когда весь полк уже пообедал.
Из курилок казарм нам свистят и делают ободряющие жесты — проводят ладонью вокруг шеи и вытягивают руку высоко вверх.
Мы стараемся не встречаться с ними взглядом.
— Головные уборы снять!
Просторный зал. На стенах фотообои — березки, леса и поля. Горы.
В противоположной от входа стороне — раздача.
Пластиковые подносы. Алюминиевые миски и ложки. Вилок нет. Уже наполненные чаем эмалевые кружки — желтые, белые, синие, некоторые даже с цветочками.
Столы из светлого дерева на шесть человек каждый. Массивные лавки по бокам.