Кис-кис
Шрифт:
Горский действительно не отставал. Такого пылкого и восторженного юноши Фердинанда в N-ске еще не видели…
И красив же он был на диво в своем пудреном парике и белом щегольском мундире!
После последней картины, прошедшей сплошным захватывающе страстном дуэтом двух трогательно несчастных любовников, театр неистовствовал.
Ратмирова и Горский выходили кланяться в рампе, крепко держась за руки, чувствуя какую-то невидимую духовную связь, созданную им этой ревущей толпой.
Одурманенная успехом,
Его глаза вспыхнули ярче.
— Спасибо, голубушка! — шепнул он ей и поцеловал за кулисами ее похолодевшие пальцы.
За что он благодарил ее, она не поняла. За это ли дружеское пожатие, или за игру, полную блеска и правды?
VI
На сцене шла суматоха. Помощник выбился из сил, бегая из одной уборной в другую. Резкий звонок звучал оглушительнее, чем когда-либо. Плотники в чистых рубахах, подвыпившие ради торжественности случая, бросались декорациями и ругались, как никогда.
В театре пахло бенефисом. Сам губернатор обещал почтить «театральную именинницу», вручая ей сотенную за ложу.
Уборная торжествующей Киски была битком набита. Здесь был и липкий, как сахар, белобрысый рецензент «Захолустья», и предводитель, и влюбленный Томилин, и наконец, сам Илья Исаевич, сиявший улыбкой и орденами.
Сама именинница в коротеньком платьице, уже готовая к 1-му действию, казалась прехорошенькой девочкой. Она и подделывалась под этот тон, играла глазками, наивничала и, в общем, была прелестна.
— Вы уж поддержите, господа! — по-детски складывая ручки, просила она.
— Ну, еще бы, божественная, мозоли нахлопаем.
— А подношения есть? — лукаво прищурилась Киска.
— Весь оркестр завален, чуть будку не сбили с места. Ванька и то жалуется, что ему лысину пробьют, — шутил «сам», довольный бенефисом.
— Ах, вы милый! — подпрыгнула она и сочно чмокнула его в самые губы.
— Раз! — засмеялся остановившийся на пороге Горский.
— Мамочка, нельзя. Отвернись, сахарный. Ведь случай-то такой! Ради случая можно.
— Да вы не беспокойтесь, Илья Исаевич, он не ревнует, — не совсем искренне засмеялась Танина.
— Ну-у?
— В примадонну врезался! Ей-Богу…
— Ну, это уж не годится — обижать Кисоньку, — нежно протянул председатель и шокированный и задетый в одно и то же время пикантной разнузданностью Кис-Кис.
— И не обидит, Вадим Павлович… Не заплачу: другие найдутся… «Новый поклонник его мне заменит, горе ему же, мне что ж за беда!» — лихо пропела Киска, играя разгоревшимися глазами.
— Браво! Браво! — вторили мужчины, окружившие эту маленькую, соблазнительную в своем задоре женщину.
Но
Раздался 1-ый звонок. Он прошел в уборную Ратмировой…
— Ольга Павловна, можно?
— Входите.
Она сидела у зеркала, тоже готовая к выходу с ролью в руках.
Он окинул ее опытным взглядом и тотчас же понял, что такая, как она, чистая и хорошая, для роли не годится.
— Что, не то? — угадав его мысль, спросила она тревожно.
— Не то, голубушка. Перцу в вас нет, — сознался он чистосердечно.
— Чего?
— Перцу!
Он засмеялась.
— Это как у Таниной?
— Как у Таниной.
— И непоправимо?
— Вы не рассердитесь, если я предложу вам выпить для храбрости и удали.
— Нет, не рассержусь. И вы думаете, это поможет?
— Попробуем.
Он крикнул проходившего бутафора, приказав ему принести в уборную бутылку шампанского.
Первый же бокал ударил ей в голову. Она не привыкла пить.
— Противно? — засмеялся он, видя, как забавно морщит она свой тонкий носик.
— Нет, ничего… Только вся роль из головы выскочила.
— Это только до выхода. На сцене заговорите. И что у вас за скверная привычка, барышня, зубрить роли в зубрежку? — сказал он и взял ее за руку.
— Что поделаешь, — школа! — как то виновато улыбнулась она и руки не отдернула против обыкновения.
Они помолчали.
В уборную заглянули две маленькие актрисы на «выходные» роли, хихикнули и скрылись.
И вдруг весь страх Ольги прошел и заменился каким-то необузданным весельем. В голове шумело. Горский — такой красивый с темной, замечательно шедшей к нему «наклейкой» и в светлом паре — ей ужасно нравился сегодня. И потом он так откровенно любовался ею.
Его горячий взгляд, обнимающий ее фигуру и смущал, и радовал ее.
— Какой вы интересный, — созналась она, краснея.
— Грим удачен, — постарался бросить он возможно равнодушнее, но голос его дрогнул.
— Как странно, — говорила она после второго бокала, заставившего ярко заискриться ее темные глаза: — вы Макс в жизни и Макс на сцене. Это ужасно удобно.
— Для кого удобно?
— Для партнерш. Для Елены Александровны… для меня…
— Для Елены, может быть… но не для вас… Что я вам…
И он сильнее сжал ее руку.
— Послушайте… — слабо сопротивлялась она, — я хочу еще, — и потянулась к бутылке.
— Нет, довольно… А то у вас кафешантанная звездочка вместо Лидии выйдет, — засмеялся он, удерживая ее руку и вдруг неожиданно притянул ее к себе и быстро впился в ее полуоткрытый влажный рот.
Ратмирова не вскрикнула… не протестовала. Она так и замерла, невольно прижимаясь к нему и затуманенными глазами смотрела снизу вверх, в его нестерпимо заблестевшие зрачки.