Кисельные берега. Книга вторая
Шрифт:
«Мы будем счастливы вполне, -
сказали придорожные цветы поэту, -
коль отойдёшь
и перестанешь загораживать нам солнце…»
Из лирики странствующего поэта
Кагаякаши Прославленного, собирателя сказок, легенд и тостов.
– А ещё брешуть, будто амператор тамошний не честным манером на лошадках, а бесовским способом на змеишши летучей ездить!
– Как это?
– Как? Обычное дело как: запрягаить змеишшу в екипаж свой, брыльянтами изукрашенный, да погоняет вожжами. Змей крутится, огнем
Дядька Акинфий плюнул за борт и с негодованием зафыркал, будто кот, нюхнувший перцу:
– Тебе, Дорофей, лишь бы всяки сказки врать! – пробасил он, снимая задубелую, коричневую лапу с рукояти рулевого весла и поправляя портянку. – Хиба можно себе тако вообразить – змеишшу в возок впрягать!
– Вот те крест! – подскочил уличённый и экспрессивно замахал рукой от лысеющего лба к впалому животу. – Сам видал!
– Либо спьяну? – хмыкнул недоверчивый кормщик.
Гребцы коротко гоготнули.
– Ты уж и в самом деле, Дорофей, чего-то уж того совсем… Загнул сёдни с амператором-то, – постарались мягко урезонить сказочника.
Но тот решил не сдаваться и оставить последнее слово за собой:
– Грустно, – патетически закатил он глаза, – грустно, други, мне. Но не оттого, что усомнились в словах моих, осмеяли их и подвергли поруганию, а оттого, что прибыв в Сяньское царство, вы сами всё увидите своими глазами и устыдитесь! Стыдно вам станет и горько за напрасно чинимые мне ныне обиды!
– Ох-ох! Разошёлся – поглянь на него! Стыдно нам будет… Ничё! Стыд не соль, глаза не ест. А я заради зрелища с летучим змеем готов и постыдится малость! – кормчий вновь перехватил руль и подправил ход струга. – Сам первый не только повинюсь перед тобой, забулдыгой, но и шапку свою сжую на спор!
– Эх! – бедный Дорофей в непритворном горе саданул себя кулаком по колену. – Мне, значит, не верите? А как давеча, Акинфий, ты сам брехал людям про песьеглавцев, кои на пути в Сяньские земли живут, так никто слова поперёк не сказал! Рты пораскрывали и внимали, дубины!..
– Ты не путай! – сдвинул брови дядька Акинфий. – Я-то вслед за уважаемыми людями повторяю, а не брешу на ветер, аки шавка дурная…
– Во-во! – поддакнула Кира, скучающая неподалёку и от нечего делать прислушивающаяся к трёпу корабельной команды. – Мне вот вчера на вечерней стоянке тоже уважаемые люди врали про волкодлаков, что на Чанчуньских порогах караваны поджидают. Будто голова у них с котёл, а клыки – с локоть. Корабельные борта только так хрумкают. Я верю. Как не верить людям уважаемым?
Дорофей аж рот разинул, впитывая ценную информацию. А скептически настроенный кормщик фыркнул:
– Кто же эт тебе, дева, такое сморозил? Ходил я через те пороги. И не раз…
– Так, – Кира зевнула и потянулась, – его высочество и говорил. Достаточно авторитетный источник для тебя?
Акинфий поперхнулся, прокашлялся и покосился в сторону корабельного носа, где это самое высочество коротало время с Порфирием Никанорычем за благородной и новомодной игрой в шахматы. Соперники пыжились и хмурили брови, с трудом ворочая дремлющими под тихий забортный плеск речной волны извилинами, явно сожалея о невозможности
– Ну… – промямлил Акинфий, – коли его высочество, то, конечно, тады, как говорится… Можа, и волкодлаки с зубами, что ж… Должно, я их просто в те переезды не застал… В спячку они впадают по осени, не знашь? – с надеждой осведомился он. – Я ж всё боле по осени… И нынче-то, – он обвёл взором золотисто-багровые берега, – тожа осень. Бог милует и на сей раз…
В самом деле – осень.
Кира облокотилась о борт, подперла кулачками щёки и залюбовалась буйным солнечным свечением клёнов и перевёрнутым в реку небом. В душе затрепетала, словно струна, щемящая, сладкая грусть…
Невероятно…
Неужели ей стоило оказаться здесь, в этом неприветливом мире, чтобы впервые в жизни разглядеть и прочувствовать красоту бытия? Неужто раньше, дома, не видела она такой осени? Или она её просто не замечала? Почему? Не нуждалась? Не воспринимала? Может, не было в душе той струны, чтобы вибрировать, как сейчас, незнакомой и непривычной музыкой сфер?..
Кира стряхнула с себя оцепенение, отклеила подбородок от кулаков, разжала их и посмотрела, вздохнув, на зажившие ладони: корочки отвалились, оставив под собой нежную розовую кожицу, которую следовало теперь поберечь. А она снова забыла надеть перчатки!.. Впрочем, это ерунда: слава богу, она сейчас не чернорабочая – не надо таскать вёдра, ворочать лопату с навозом, чистить загаженные коровьи бока, доить до ломоты в пальцах – короче, добывать свой хлеб в поте лица. Фиг бы зажили её боевые ожоги при такой жизни. А нынче что – плыви себе, покококивай на полном Никанорычевом обеспечении, на клёны поглядывай тоскующим взором… Да. Не обманул купец, взял с собой в свой торговый вояж.
Вот только… Было бы совсем хорошо, если бы вояж этот оказался для неё не просто удачным вариантом пристроиться под крыло благожелательного человека, но и, как Кира изначально и мечтала, спасительным бегством от тех, от кого так хотелось убежать: от ходячего Кириного несчастья – Пепелюшки (чтоб ей пусто было!), а особенно – от влюблённого в Пепелюшку Медведя (видеть его больше не могу!) Взяла бы только Сырника, – она опустила руку и потрепала рыжие шёлковые уши, руку ей тут же радостно обмусолили, – так нет же! Навязались все отработанные персонажи. Ещё и с собой хвосты приволокли! И чего они за мной из сказки в сказку таскаются?! Разве им в новых место?! Там другие герои и другие порядки! Останьтесь уже в своих!..
Как бы не так! Принц загорелся идеей путешествия почти сразу и принялся уговаривать державного папашу отпустить его с молодой женой в Сяньские земли в составе Никанорычевой экспедиции. Само собой, не ради пустого развлечения, а ради установления торгово-дипломатических отношений с богатым и таинственным царством.
Король Колбасковский, не будь дурак, сразу заинтересовался заманчивыми перспективами таких отношений и всецело одобрил кандидатуру сына, внезапно проявившего интерес к государственным делам, на роль полномочного представителя при дворе императора. В общем, стороны остались взаимно удовлетворены друг другом и полным между собой согласием.