Китай управляемый. Старый добрый менеджмент
Шрифт:
В такой картине мира несовпадение отдельных моментов существования как условие возникновения времени оказывается снятым в акте «утончённого соответствия» заведомо несходного. Постижение же чистой (вне)временности знаменует движение, противоположное развёртыванию мира, тогда как последнее, будучи выявлением и оплотнением динамизма духа, означает последовательное разложение, ослабление чистоты изначального события. Вот показательное изречение из даосского трактата «Гу-ань Инь-цзы», имеющее вид священной загадки: «Одна искра огня может спалить всю тьму деревьев, но когда деревья сгорят, где пребывать огню? Мельчайшая прерывность Пути может обратить в небытие всю тьму вещей, но когда исчезнут вещи, где пребывать Пути?» Событие и мир соотносятся по известному нам принципу самодостаточной «таковости» бытия: одно подобно другому не по ассоциации, а по своему пределу.
«Единственная перемена»,
Китайская традиция не знала апории временности и вневременного, поскольку никогда не субстантивировала реальность, а видела в ней именно «Одно Превращение» — само по себе безусловное, несотворённое и нескончаемое. Первичный аффект есть чистое событие, в котором сознание ускользает от себя только для того, чтобы вернуться к себе. Он свершается с абсолютной, немыслимой скоростью и потому представляет собой лишь символически выражаемое, предположительно-предположенное всему состояние предвосхищения, пред-чувствия всего сущего, где всё возникает и гибнет прежде, чем обретает внешнюю форму, и где, стало быть, ничего не начинается и не кончается. «Сокровенный импульс», говорили в Китае, «во всякое время проявляется и во всякое время исчезает» (читай: каждое мгновение проявляется-исчезает и потому не проявляется и не исчезает). Но он также «выходит и уходит вне времени».
Исходное событие проявляется в сознании как внезапное явление, предстающее как бы случайным, но опознаваемое как абсолютно неизбежное и оставляющее в сознании опыт чистой качественности бытия.
В этом бесконечно малом круговороте Великого Пути, предваряющем протяжённость и длительность, ещё нет разделения на актуальное и виртуальное измерения бытия, нет разницы между сущностью и образом, действительностью и проекцией. Видимый мир, как мы уже могли отметить, предстаёт здесь только тенью, следом самоскрывающегося проявления Одного (в смысле также сплошного) Превращения. Но это тень и след, не имеющие прототипов в природном мире, ничего не замещающие в нём и потому, строго говоря, не являющиеся иллюзией. Как материал культуры, лишь символически данные среда и средство человеческого общения, они совершенно реальны. Эта двусмысленность статуса образов культуры, которая фактически являлась ценой отсутствия в китайской мысли апории безвременного времени, служила прочным фундаментом китайской традиции.
Вот здесь мы открываем подлинную ценность сведения бытия к событию в Китае. Эта важнейшая особенность китайского миропонимания имела прежде всего практическое значение и служила воспитанию той духовной чувствительности, которая является необходимой предпосылкой успешного правления или стратегического действия. Самоаффектация вводит в то состояние бодрствования, неустанного прояснения сознания (в сущности, главная тема «Книги Перемен»), когда, как сказал поэт,
… всечасно жду удара Или божественного дара Из Моисеева жезла…«Благородный муж укрепляет себя, не прерываясь», — гласит классическая формула «Книги Перемен». Теперь мы знаем, что он укрепляет себя в бодрствующем выжидании, в котором сознание наследует источнику несотворённого круговорота бытия и потому всегда возвращается, движется в направлении, обратном вектору мировой эволюции — к тому, что предваряет все явления и дарит пред-чувствие мира. Бодрствование должно быть неустанным и всё более тщательным: достаточно пропустить импульс хотя бы одной ситуации, и будет потеряна вся внутренняя нить событий. Развитию этой внутренней чувствительности как раз и должно было способствовать чтение «Книги Перемен», носившее характер, по существу, созерцания, интуитивного проникновения в структуру гексаграмм.
Этому состоянию духовного бодрствования свойственна определённая пассивность эго, ибо мы должны отказаться от субъективной воли и открыться миру до такой степени, чтобы быть
«Кунь предельно мягко, но в движении жёстко, предельно покойно, но совершенством своим распространяется во все пределы. Следует за правителем и пребывает вечно, вмещает в себя всю тьму вещей и производит жизненные превращения (хуа) всего света. Путь Кунь, поистине, в наследовании! Оно принимает Небо и осуществляет по времени».
Итак, у Чжуан-цзы открытие «микроперемен» не случайно связывается с пробуждением — событием всегда внезапным и непредсказуемым. Пробуждение — единственный способ опознания всего действительно про-ис-ходящего, то есть того, что действительно захватывает нас, в отличие от перемен во внешнем мире, к которым мы обычно относимся с полным равнодушием. Но пробуждение даёт и знание бесконечности и, главное, неодолимости покоя сна — того, что никогда не есть, но вечно остаётся; что останется даже тогда, когда всё пройдёт. Вот почему Великое Пробуждение на самом деле удостоверяет присутствие Великого Сна — реальности извечно самоотсутствующей. Недаром «Книгу Перемен» было принято читать перед сном — несомненно, для активизации подсознания, приуготавливающей опыт духовного пробуждения.
Покой и реализация — этот удар-дар — вместе составляют природу события-времени как самопревращения, неуклонного уклонения. Нет необходимости разъяснять, что это событие воспроизводит известную нам структуру стратегического действия как взаимоперехода потенциала обстановки и решающего удара. Мир культуры вырастает из него посредством спонтанного укрупнения микровосприятий, так что в нём каждый образ имеет свой внутренний и притом зеркально противоположный прототип. Вот почему мудрый стратег в Китае способен предвосхищать и упреждать явления, оставаясь свободным от общего хода событий. Кроме того, просветление сознания — процесс последовательный и необратимый. Чжуан-цзы, пробудившийся от сна о бабочке и не отрекающийся от него, уже никогда не будет прежним Чжуан-цзы. Более того, он готов, по его собственным словам, быть «таким, каким ещё не бывал», быть каким угодно. Но только «небывалый», даже «невозможный» человек в действительности «не может не быть». Этот неизбежный вывод из метафизики внутренней глубины «микроперемен» представлен в одном из афоризмов писателя-моралиста Хун Цзычэна (начало XVII века), где приводится древнее изречение: «Тот, кем я был раньше, уже не тот, кто я есмь сейчас. А тот, о ком никто не знает в настоящем, станет неведомо кем в будущем». И Хун Цзычэн добавляет от себя: «Тот, кто поймёт смысл этих слов, развяжет все путы своей души».
Мы приходим к выводу о том, что время события есть на самом деле высшее испытание духовных сил человека. Оно представляет собой не предмет теоретического знания, а самый могучий импульс просветления сознания. Чуткое вживание в него воспитывает способность пользоваться временем, а в перспективе даже в известном смысле овладеть им. На эту возможность, кстати сказать, указывает М. Мёрло-Понти. «Течение времени, — говорит он, — не есть простой факт. Я могу найти прибежище от него в нём самом… То, что называют пассивностью, не есть восприятие нами какой-то чуждой нам реальности: это наше вовлечение, наше бытие в ситуации, прежде которого мы не существуем, которое мы всё время возобновляем и которое конститутивно по отношению к нам» [145] . Сходная оценка временности присуща и китайской мысли. Как замечает в своих толкованиях на «Книгу Перемен» Ван Би, «порядок того или иного времени можно осознать и использовать». В середине XVII века Ван Фучжи поясняет подробнее: он называет мудрейшими из людей тех, кто умеет «владеть временем», на второе место он ставит тех, кто способен «предвосхищать время», а на третье — умеющих действовать «в соответствии с обстоятельствами времени». Первое даёт человеку власть над миром, последнее — способность «избежать несчастья».
145
М. Мeрло-Понти. Феноменология восприятия, с. 540.