Китайская головоломка
Шрифт:
Там он достаточно быстро пошел на поправку. По некоторым сведениям, в том числе из китайских источников, Линь Бяо, будучи в Советском Союзе, принимал участие в Великой Отечественной войне, в частности в обороне Ленинграда.
Но в январе 1942 года он получил указание вернуться на родину. И 17 февраля уже был в Яньани. По случаю его возвращения Мао Цзэдун устроил торжественный прием. «Лесной барс» оценил это и, выступая на приеме, назвал Мао Цзэдуна полновластным руководителем КПК в присутствии всех высокопоставленных военачальников Красной армии. Мао в долгу не остался — Линь Бяо получил должность секретаря Северо-Восточного бюро ЦК КПК,
Вскоре после того, как на базе отрядов 8-й армии и Новой 4-й армии в Маньчжурии была сформирована так называемая Объединенная демократическая армия численностью до 300 тысяч штыков, Линь Бяо назначается ее командующим, а Пэн Чжэнь — комиссаром. Так начался новый этап в жизни и военно-революционной деятельности «Лесного барса».
По словам главного корреспондента «Нью-Йорк таймс» в Юго-Восточной Азии Сеймура Топпинга, «во время гражданской войны в период с 1946 по 1949 год. Линь Бяо одержал свои величайшие победы. Хотя его здоровье опять пошатнулось [один из западных наблюдателей сообщал, что, судя по внешнему виду, он вот-вот свалится], он привел свою северо-восточную Объединенную демократическую армию из Маньчжурии в Южный Китай. При этом тщательнейшим образом планировал все свои операции, которые обычно проводились в очень высоком темпе, чтобы застать противника врасплох».
Константин Симонов в качестве корреспондента «Правды» в октябредекабре 1949 года побывал в действующих частях Народно-освободительной армии Китая, как раз проводившей на юге страны операцию по уничтожению одной из крупнейших группировок гоминьдановских войск. Во время этой поездки ему довелось беседовать с Линь Бяо, который руководил этой операцией. Вот отрывки из воспоминаний Константина Симонова.
«…Двенадцать часов ночи 7 ноября. Я сижу в маленькой комнате политотдела 4-й полевой армии, в городе Хэнъян… Трудно, путешествуя в такой дали от Родины, не вспоминать Москву и совсем невозможно не вспоминать ее в такой день, как 7 ноября.
Сейчас в Москве только шесть часов вечера. Вернувшись домой после демонстрации, москвичи поднимают тост за тридцать вторую годовщину Великой Октябрьской революции…
Китайские товарищи стоя поднимали этот тост здесь, в Хэнъяне, в канун последнего наступления на гоминьдановцев.
На следующий день, 8 ноября, мы через весь Хэнъян едем за город, в штаб генерала Линь Бяо…
Товарищ Линь Бяо устроился в одном из небольших домиков, принадлежавших здешней железной дороге. Домик невидный, одноэтажный, но поместительный. Стол, несколько кресел вдоль трех стен, от пола и до потолка увешанных картами района военных действий…
Командующий 4-й полевой армии одет точно так же, как любой из его солдат: защитного цвета бумажный стеганый ватник, мягкая защитная фуражка. Это невысокого роста, очень спокойный, очень серьезный, очень редко улыбающийся человек с большими, очень внимательными черными глазами на худощавом лице и с движениями одновременно стремительными и неторопливыми.
Поздоровавшись и пригласив нас сесть, Линь Бяо начинает разговор с краткого объяснения причин, по которым он не смог принять меня утром, как было договорено вчера. Сегодня на рассвете были получены известия, что в западной части Хунани начала отступление одна из армейских группировок гоминьдановцев. Он был занят все утро организацией переброски войск для преследования и окружения этой группировки…
«Четвертая полевая армия, — продолжал Линь
Сейчас перед нами стоит последняя боевая задача — освобождение Гуанси и окружение и ликвидация всей находящейся там группировки гоминьдановских войск — самой крупной группировки из оставшихся теперь в распоряжении гоминьдановского командования…
Через полчаса я уже снова сидел в политотделе, в своей комнатке на верхнем этаже хэнъянского уездного банка».
Вторая встреча состоялась через месяц, когда Константин Симонов возвращался из района боевых действий в южной части провинции Гуанси. Вот как он ее описывает:
«Вчера вечером, приехав в Хэнъян, я узнал от комиссара товарища Тань Чжэна, что Линь Бяо болен, и просил передать ему привет и благодарность за те внимание и помощь, которые оказали в его армии мне как представителю советской печати. В ответ на это он просил заехать к нему перед отъездом…
Мы пересекаем город, выезжаем на окраину, к железнодорожному поселку. Один из здешних маленьких домиков по-прежнему остается местом пребывания генерала Линь Бяо.
Меня проводят в комнату, где лежит больной командующий. Широкая деревянная кровать с целым сооружением наверху из столбов и перекладин. Очевидно, они служили раньше для того, чтобы вешать полог. Комната не отапливается, и так как на улице сегодня холодно, то холодно и в комнате.
Линь Бяо лежит, вернее — сидит, прислонившись к горе подушек, укрытый до пояса ватным одеялом, одетый в защитного цвета зимнюю бекешу и меховую шапку. Командующий сильно похудел и осунулся, оброс черной короткой бородкой. Переутомление и свирепая простуда свалили его в постель. Только вчера Линь Бяо стало немножко легче, но я вижу, несмотря на всю сдержанность генерала, что даже сегодня ему еще тяжело сидеть. Однако вплотную к кровати придвинута стоящая на треноге большая доска, похожая на классную, и к ней прикреплена карта района военных действий…
Линь Бяо протягивает мне руку — холодную руку человека, у которого озноб, вежливо спрашивает, благополучно ли добирались мы сюда из Гуйлиня. Потом, предложив мне и моим спутникам чаю, он, как обычно, приступает прямо к делу. Он говорит, прихлебывая кипяток из своей большой эмалированной кружки, и при этом держит ее обеими руками, видимо, с удовольствием отогревая холодные пальцы: «…Прежде всего о пятидесятитысячной гоминьдановской группировке в юго-западной части Хунани. О ней у нас с вами шел разговор месяц назад, теперь она полностью уничтожена. Я вам тогда обещал найти способ сообщить, как обернется дело с нею. Вы получили мою телеграмму?»
Я лишний раз с уважением думаю о превосходной, пунктуальной памяти Линь Бяо. Действительно, в Гуйлине я получил от него по военному проводу телеграмму об уничтожении этой армии, о взятии в плен 30 тысяч гоминьдановцев, в том числе командующего армией и трех командиров дивизий. Телеграмма кончалась лаконичной фразой: «Вас интересовала эта операция, поэтому сообщаю Вам о ней»…
Входит адъютант и подает Линь Бяо несколько листков бумаги — очевидно, сводку. Линь Бяо проглядывает ее, потом, повернувшись к висящей на доске карте, некоторое время ищет глазами нужный ему флажок. Затем он двумя пальцами снимает этот флажок с карты и втыкает в доску за ее пределами.