Китайские миллионы
Шрифт:
«Достаточно ли темно?» думал Будимирский, вглядываясь в пристань и небольшие группы людей на ней. «Кажется достаточно».
На фок-мачтах кораблей на рейде, то там, то здесь уже зажигались огни, — наступала ночь.
Будимирский, расплачиваясь с дженрикши, оглядывал катера. «На рулевом будет феска красная, сказала она» вспомнил он, — «это заметить нетрудно, — вон она с правого края. Ого! Катер паровой даже…»
— Счастлив видеть вас еще раз, высокопочтенный сэр, и пожелать вам доброго путешествия, — услышал Будимирский, едва вступив на пристань.
Перед ним со шляпой в руке наотлет стоял выхоленный банкир Джемс Солтер.
«Ты,
— Честь на моей стороне, сэр, — склонился банкир. — Нам не каждый день приходится встречать и провожать таких клиентов, — улыбался банкир.
«Даже никогда не приходилось» мысленно усмехнулся Будимирский и заговорил о состоянии моря, оглядываясь по сторонам.
В группе, расположившейся у большого парового катера, Будимирский заметил фигурки обоих японцев с биноклями через плечо и дорожных шапочках и трех-четырех пассажиров с «Тагасаго Мару». В других группах виднелись новые и старые пассажиры, но ни одного немца, — они ждали завтрашнего немецкого парохода, не считая возможным ехать на французском пакетботе.
Будимирский думал сперва на пристани дать кое-какие объяснения и указания своим «агентам», как он окрестил уже японцев, но здесь решил, что лучше все предоставить их инициативе — во-первых, а во-вторых — не указывать им, как и где они его найдут, — когда настанет срок, он сам их найдет; чем он подальше от них, потаинственнее будет держаться, тем лучше будет импонировать им, несомненно.
Катера и шлюпки, нагруженные пассажирами и багажом, одна за другою отваливали.
Будимирский прошелся по ряду катеров, ошвартованных кормами у пристани, как бы выбирая, который из них взять.
— Вот этот, должно быть, побыстрее будет, — указал Солтер на крайний катер справа, рулевой которого, в красной феске, пытливо смотрел на Будимирского.
— Вы думаете?
— О, да! Он самый новенький, — я даже не видел его здесь раньше, а все новые — последней английской конструкции.
Будимирский указал отельному бою, державшему его чемодан и сак, на катер и подошел к сходне.
— Дженарал Чэнзи, сэр? — спросил его рулевой в феске.
— Yеs, — процедил сквозь зубы авантюрист.
— All right! — ответил рулевой.
Будимирский простился с банкиром, взошел на сходни и затем на катер, который в ту же минуту заработал винтом и вскоре скрылся во мраке.
Джемс Солтер у фонаря на пристани столкнулся с компаньоном своим Пайном.
— Чем вы объясняете, сэр, тот факт, что мистер Найт нашел нужным отправиться solo на стимере, тогда как… — начал Пайн.
— Осторожностью, дорогой сэр, осторожностью… — перебил его Солтер.
— В таком случае новоявленный миллионер наш слишком осторожен, если не…
— Дорогой Пайн, до нас это не касается. Мы сделали дело, а затем я исполнил долг, донес о случившемся в Colonial Office… Остальное в руках правительства теперь…
— Я сделал бы запрос шифрованной депешей, — продолжал Пайн.
— Бесполезно! Донесение прибудет одновременно с Найтом в Европу, и министр сумеет дать надлежащие распоряжения, если найдет нужным. Ну-с? В клуб?
— Пойдемте!
Катер в это время быстро рассекал волны залива, и брызги раза два уже обдали Будимирского, пытливо смотревшего вперед, стоя на носу. Он не знал, твердо говоря, куда идет катер,
— Милая, это ты? Вот не думал! — вскрикнул он.
— Так лучше, радость моя! Ты бы беспокоился, ведь нам часа два идти придется до Макао, да у берега Тахи пробираться между скалами около часа, — ответила, горячо его целуя, Иза.
Притаившись в неосвещенной рубке, они через окна и открытую дверь могли любоваться картиною рейда ночью, сотнями разноцветных огней на судах и точно иллюминованным уходящим от них Гон-Конгом.
— Ты сделал, как я просила: — последним отплыл, да? — спрашивала Иза.
— Да, по крайней мере, в ту минуту никого отъезжающего на пристани не было уже.
— Прекрасно, значит мы можем теперь переменить курс. С берега нас не видно уже, — довольным тоном заметила Иза и отдала какое-то приказание рулевому.
Катер сделал крутой поворот и помчался полным ходом к устью Жемчужной реки, к старому португальскому городу Макао, к которому так ревниво относился Гон-Конг еще лет 25 назад.
Макао основан португальцами еще в 1557 году и, помимо своего исторического прошлого, имеет неоспоримое значение еще и теперь, хотя европейские игроки в «макао», значительное большинство их, и не подозревают, что игра эта получила свое название от когда-то процветавшего порта.
В XVI веке Португалия стояла на высшей точке своего коммерческого развития, и в ее руках была сосредоточена главная торговля не только с Китаем, но и со всей восточной Азией. Обеспечив себе твердую точку опоры на китайской почве, португальцы имели полную возможность закрепить за собою такое господствующее положение в торговле и на будущие времена, но не сумели этого. Надменные, избалованные легкостью, с какою наживались ими огромные состояния, упоенные сознанием своего военного превосходства перед восточно-азиатскими народами, они увлеклись неразумными гонениями, грубым произволом и всякими несправедливостями. Когда в Восточной Азии появились голландцы и англичане, португальцы сразу стали к ним во враждебные отношения вместо того, чтобы идти с ними рука об руку, как это делается теперь. Такая неразумная политика приключений нанесла неисчислимый вред всей европейской торговле, и если Макао может считаться колыбелью торговли Европы с восточной Азией, то одновременно и ее могилой… Заброшенные пакгаузы и покинутые дворцы этого пришедшего в полный упадок португальского города на юге Китая служат надгробными памятниками его былого величия. Наследниками Макао — Гон-Конг и Кантон, и тысячи кораблей, ежегодно посещающие бухту Жемчужной реки, проходят мимо Макао и выгружают свои сокровища в английском торговом порту, лежащем на восточном берегу той же бухты, как раз против Макао, торговые сношения которого теперь почти ничтожны. Но зато куда бы вы ни попали в восточной Азии, от Сингапура и Батавии до северной Японии и Кореи, всюду вы встретите в деловом мире португальцев из Макао. Правда, это уже не чистокровные представители португальской расы, это — метисы с большой примесью китайской, арабской, малайской и японской крови, на диво непостоянные, горячие и страстные авантюристы, но в Восточной Азии их, хотя и неправильно, зовут португальцами и родиной их называют Макао.