Киты по штирборту. Второй шанс
Шрифт:
— Кирилл, почему вы не форме? — Раздалось кряканье слева от директора. Издавал его невзрачный тип в таком же чёрном вицмундире, что и Глава комиссии, только шитьё на лацканах было не серебряным, а золотым. Представитель комитета Попечения учебных заведений, должно быть…
— Я не являюсь учащимся этой гимназии. Был на домашнем обучении. — Ровно ответил я.
— Домашний мальчик, а? — Прищурился комитетчик, почему-то глянув на меня с явной неприязнью. — Что ж, посмотрим, чему вы смогли научиться, не отрываясь от материной юбки.
Сказал
— Могу я взять билет? — Повернувшись к директору, начисто игнорирую представителя комитета. Глава комиссии, бросив короткий взгляд на соседа справа, пухленького господина в штатском, лениво следившим за происходящим, получил от него не менее ленивый, едва заметный кивок, и повернулся ко мне.
— Прошу, Кирилл Миронович. — Нарочито вежливо проговорил директор, указывая на лежащие на столе листы с заданиями… перевёрнутые, разумеется. Поблагодарив, беру листок и отправляюсь за парту… Четыре задания и один вопрос, на который нужно будет ответить устно.
На то, чтобы выполнить письменную часть у меня ушло двадцать две минуты, ровно. И я оказался не единственным таким… живчиком. Горский явно уже закончил со своим билетом, и теперь лениво пялился в окно, за которым торжествовало наступающее лето. Но весна пока не сдаётся. Хоть уже и конец мая, но холодный речной ветер и то и дело хмурящееся небо настойчиво не рекомендуют появляться на улице без плаща и зонта.
А нет, решил идти «сдаваться». Я проводил взглядом поднявшегося из-за парты Михаила… что ж. Я тоже не буду терять времени. Пойду за ним.
Это было верное решение. Чёртов комитетчик промурыжил меня добрых двадцать минут, бомбардируя дополнительными вопросами, пока билет вдруг не оказался в руках толстячка, который, всё с тем же ленивым видом, не обращая никакого внимания на обжигающие взгляды и кривящиеся в шипении губы комитетчика, вывел на моём билете и в табеле «превосходно» за устную часть ответа. Приколол билет к листу с моей работой и поднял на меня взгляд.
— Результаты письменной части узнаете после обеда. И… спасибо, Кирилл Миронович, порадовали старика. Отменное понимание материала… порадовали, да… Ну, ступайте.
Глава 8. Слова и дела
Отстрелялся… последний экзамен, или как тут принято говорить: «испытание», сдан. Ох и попил у меня крови этот чёртов комитетчик. На каждом предмете валил. Чуть ли не загонную охоту устроил, язва такая. И всё равно не у дел оказался. Спасибо хорошей памяти и… ускорению мышления. Правда, после каждого экзамена, из кабинета я вывалился взмыленный и уставший. Трудно так часто переключаться из обычного режима в ускоренный и обратно. Вот и сейчас, устало полюбовавшись на очередное «превосходно», закрывшее последнюю свободную строку в табеле, я привалился спиной к стене и тяжело вздохнул. Голова гудит, как колокол…
— Ты как, Кирилл? — Горский «отстрелялся» раньше и уже привычно дожидался меня у дверей экзаменационного кабинета. Как-то так
— Хм? — Я открыл глаза и уставился на приятеля. — Да, всё в порядке. Отхожу от боя.
— Это да… Гонял тебя Трезуб знатно, аж тут слышно было. — Покивал он. — Не повезло, что в этом году он от комитета в выпускающую комиссию вошёл. Зуб у него на «домашних».
— Тогда уж, три зуба… исходя из фамилии. — Фыркнул я, нехотя отлипая от стены. — А с чего он так неровно дышит к нашему брату, не знаешь?
Горский замялся. Что, неужели не знает? Не верю… за прошедшие две недели я уже успел убедиться, что познания Михаила просто бескрайни… когда касаются окружающих людей и событий в нашем тихом пригороде.
— Да была там какая-то тёмная история… я, честно говоря, не интересовался. — Промямлил Горский.
— Ну и чёрт бы с ним, с этим «господином коллежским секретарём». — Отмахнулся я. Накатила волна расслабления. Организм осознал, что я больше не собираюсь изматывать его многочасовыми зубрёжками, и теперь радовался предстоящему отдыху… — Михаил, у тебя какие планы на остаток дня?
— Хм… вообще-то, отец хотел пригласить тебя на ужин… — Протянул он и, наткнувшись на мой недоумённый взгляд, пояснил. — Фонарик помнишь? Очень он батюшку заинтересовал.
Фонарик? А, ну да, помню, как-то в ходе очередного спора с Михаилом, по поводу руники, использовал свою поделку в качестве примера… да так и забыл забрать его у Горского.
— И чем он ему так приглянулся? — Поинтересовался я.
— Вот уж не знаю. — Развёл руками Горский, но тут же спохватился… — в смысле, отец говорил что-то о двух «пустых» режимах, но мне было не до того, так что в детали я не вникал.
— Понятно. — Кивнул я. Вот ведь догадливый Иван Фёдорович… это ж он, получается, не смог разобраться с инфракрасным и ультрафиолетовым свечением. Хм… Ладно, раз пригласили, схожу, хоть познакомлюсь с мировой знаменитостью. Не шучу. Его действительно знают не только в Новгороде, но и в Европе и на востоке, что ближнем, что дальнем… даже очерки его за рубежом печатают.
Добравшись до дома, уже стоя у калитки, я заверил Михаила, что не забыл о приглашении и обязательно загляну в гости в восемь вечера, после чего распрощался с приятелем.
А дома меня ждал скандал… Это Хельга каким-то образом узнала, кого именно прочат юнцом на «Феникс» и, сорвавшись со службы, явилась домой, чтобы устроить «подлым заговорщикам» большой бэмс.
Крики на тему «почему не предупредили?!» и «как вы могли?!», постепенно превратились в выспренную речь том, что она де, «не нанималась нянькой к строптивому необразованному мальчишке, и не намерена вытирать сопли мелкой помоечной…» Вот тут всё и заглохло.
— Договаривай, Хельга… — Попросил я, опершись плечом на дверной косяк. — Мелкой помоечной крысе… ты же это хотела сказать?