Киви

Железнова Ирина Львовна

Еще до приезда в Крайстчерч в университете Отаго, разговаривая со студентами, мы узнали, что в тихом Данидине свили себе гнездо последыши нацистов. Там недавно возникла нацистская партия, объявившая себя филиалом Британской партии национал-социалистов. Нацистская партия немногочисленна и объединяет всего две-три сотни хулиганствующих молодчиков. Но само ее возникновение — опасный симптом. Вот почему студенты говорили об этом с таким волнением.

— Когда люди слишком пассивны и слишком мало внимания обращают на то, что происходит вокруг, это нехорошо. А у нас, новозеландцев, есть такая склонность, — говорил рыжеватый

невысокий молодой человек с горячностью, которая давала основание предположить, что в жилах этого данидинца течет не спокойная шотландская, а кипучая ирландская кровь.

Его поддержали другие. Все они высказывались с убежденностью, в какой-то степени опровергавшей их собственные доводы о «пассивности» новозеландцев в вопросах политики. Эти молодые новозеландцы во всяком случае не были пассивны.

Мы убеждались, что «отсутствие интереса» к вопросам внутренней и особенно внешней политики, о котором нам приходилось читать в книгах о Новой Зеландии, отходит в прошлое…

Когда-то новозеландцы чувствовали свою удаленность от центров мировых событий, мало знали об окружающем; их мире и, казалось, не жаждали о нем знать. Географическая изолированность этой страны, ее оторванность от всего остального мира способствовали возникновению так называемого островного комплекса. А окружающий мир в свою очередь поразительно мало знал о них. Марк Твен, например, утверждал, что даже самые образованные из американцев считали Новую Зеландию островом, расположенным не то рядом с Австралией, не то с Азией. По его уверению, они были твердо убеждены, что этот остров соединен с материком, будь то Австралия или Азия, мостом.

Марк Твен был недалек от истины.

Это подтверждается одним довольно курьезным историческим фактом. Когда в самом начале века премьер-министр Новой Зеландии (в то время еще английской колоний) Р. Седдон приехал в США, где никто из новозеландских премьеров до этого еще не бывал, тогдашнее «высшее общество» Вашингтона и Нью-Йорка наперебой стремилось заполучить его к себе. В его честь устраивались многочисленные приемы и балы. Но американские толстосумы не отличались особой образованностью.

Однажды Седдон получил очередное приглашение. Оно было отпечатано на роскошной глянцевой бумаге виньетками. Премьер-министра приглашали на прием, который давался в его честь. Внизу была сделана приписка. Хозяева извещали его превосходительство о том, что если он пожелает, то может прибыть не во фраке, а в своем туземном одеянии. Организаторы приема явно представляли себе премьер-министра в образе темнокожего вождя с кольцом в носу и с перьями в волосах.

Теперь трудно представить себе, что такое могло случиться всего шестьдесят лет назад. Новая Зеландия уже давно втянута в круговорот мировых событий. И то, что происходит в мире, волнует и заботит киви.

Мы превращаемся в «телезвезд»

НОВОЗЕЛАНДСКИЕ печать и радио всячески избегают говорить о дружественных контактах между советским и новозеландским народами.

Вспоминается эпизод в Крайстчерче. Представители новозеландской широковещательной корпорации (Эн-Би-Си) пригласили нас выступить по телевидению.

В вестибюле большого в современном стиле здания, в котором помещается телестудия, нас встретил высокий мужчина средних лет.

Это был ведущий политический телекомментатор Эн-Би-Си.

Несмотря на свой рост, комментатор оказался человеком необыкновенно подвижным, даже стремительным! Поздоровавшись, он схватил нас за руки и повлек за собой по длинным коридорам студии. При этом он не переставал говорить. Пересыпая свою речь шутками, он на ходу успел выразить нам от лица корпорации благодарность за то, что мы согласились на выступление, сообщить, что телезрители, конечно, будут очень рады познакомиться с русскими, заверить, что нам будет предоставлена полная «свобода слова», и, наконец, в нескольких словах изложить план интервью.

— А вот здесь вы наведете красоту, — сказал он, распахнув перед нами двери артистической уборной.

Мы очутились в просторной комнате, стены которой были увешаны зеркалами. У одной из них стоял длинный, узкий стол. На нем в беспорядке лежали коробки с наборами губной помады и румян, пуховки, щипцы для завивки волос, электробритвы. В комнате нас ждали два человека в светло-серых халатах. Это были гримеры.

— Вооружайтесь бритвами! — с улыбкой скомандовал комментатор. — Не захотите же вы предстать перед ново-зеландками с «файв о’клок шэдоу».

И он подал нам бритвы. «Файв о’клок шэдоу» («тень, появляющаяся к пяти часам») — так деликатно именуют (на английском языке щетину, успевающую вырасти на мужских подбородках к пяти часам дня.

Едва мы закончили бриться, как гримеры подскочили к нам и, схватив пуховки, нанесли на наши лбы, носы и щеки толстый слой розовато-коричневой пудры. Процедура превращения нас в «героев телеэкрана» заняла не борее пяти минут. После этого комментатор вновь повлек нас по коридорам теперь уже в зал, где должна была состояться запись интервью на пленку.

Все так же быстро он объяснил нам, как мы должны сидеть, куда смотреть, насколько громко говорить.

Остановить этот поток советов, предложений, рекомендаций было весьма трудно. Но наконец нам это удалось, и мы сказали, что в начале передачи нам хотелось бы обратиться к телезрителям с приветствием от Общества (СССР — Новая Зеландия, которое мы представляем, а также выразить благодарность тем, кто пригласил нас в Новую Зеландию, то есть Обществу Новая Зеландия — СССР.

Это предложение, в котором, казалось, не было ничего особенного, явно смутило комментатора. Державшийся до того очень уверенно, он вдруг смешался и не мог найти Слов. Потом он сказал, что для этого вряд ли хватит времени, отведенного для интервью. Тогда мы пообещали ему, что постараемся более кратко отвечать на вопросы и таким образом сэкономим несколько минут. Но комментатор заявил, что этого делать не стоит, так как обращаться прямо к телезрителям у них якобы вообще не принято.

Мы сочли невежливым настаивать и согласились не начинать интервью с обращения к телезрителям, а ограничиться ответами на вопросы.

Нас усадили за небольшой столик перед камерами, и комментатор четким, натренированным голосом представил нас как гостей из Советского Союза.

Микрофон и камера всегда волнуют, но мы знали, что в этот момент единственной нашей аудиторией была та небольшая кучка людей, которая занималась записью интервью на пленку, и поэтому нервничали немного меньше. Интервью должны были передать по телевидению только на следующий вечер.