Киж

Хафизов Олег

На четвертый или пятый заход мне сообщили, что Гоплинов-де уехал в центр на встречу с районным головой Похеровым и вернется не ранее конца недели, я замешкался в дверях, выравнивая фуражку, и услышал взрыв наглого, нестерпимого хохота. Смеялись секретарша Гоплинова, расфуфыренная молодая вертихвостка, недавно возведенная из поварих за боевые заслуги, и вертлявый мальчик-шофер, не считающий даже нужным носить форму и щеголяющий в расписном спортивном костюме и кепке-бейсболке.

– …Какой капитан? Дикий Капитан, – донеслись до меня голоса холуев. Так впервые услышал я свое прозвище, которому суждено будет наводить ужас на врагов и из издевки превратиться в почетное звание, своего рода nom de guerre.

Кровь

ударила в мою простую честную голову. Развернувшись, я смел с пути взвившуюся секретаршу (маленький шофер не посмел даже рыпнуться) и ворвался в кабинет Гоплинова. Напевая арию из оперетты и пританцовывая с воображаемой партнершей, которую заменял графин с водой, грузный генерал грациозно перемещался по комнате и поливал цветы.

– Разрешите обратиться… – начал я, едва сдерживая возмущение, но генерал остановил меня проникновенным взглядом безмерной мудрости.

– Я ждал тебя, сынок, – сказал он и встряхнул меня за плечи.

– Стало быть, Гоплинов оказался изменником? – прервал чтение

Бедин; ему не терпелось перейти к более волнующим номерам праздничной программы. – Вам же толковали об этом с самого начала!

– Я располагаю данными о том, что генерал работал по крайней мере на три разведки, кроме нашей, и получал жалованье через

Международный культурный фонд в виде гуманитарной помощи для сирот,

– вставил Петров-Плещеев. – Весь фокус в том, что он зарвался.

– Но это не объясняет исчезновения нашего войска! – воскликнул заинтригованный Филин. – Не мог же он загнать по дешевке целую дивизию!

– Дивизия во главе со своим командиром выполнила свой печальный долг, – торжественно заявил Свербицкий. – Вот как это было.

– Все кончено, Николай, – сказал Гоплинов, вставая на цыпочки и дотягиваясь до цветочного горшка на книжном шкафу. – Нас предали, сдали, продали со всеми потрохами.

– Как – со всеми? – На моем лице появилась глупая улыбка.

– Дивизия распущена. Форт-Киж более не является российской территорией. Нам приказано убраться в двадцать четыре часа.

Гоплинов попытался придать своему румяному седобровому лицу строгое выражение, но сморщился, словно раскусил перец, и из его глаз сбежали две полоски блестящей влаги.

Плачущий боевой генерал! Первым моим желанием было отвернуться, убежать, не видеть этого женственного зрелища. Но затем я понял, какие страдания скрывались за напускным легкомыслием старого вояки, казалось бы, погрязшего, в канцелярщине начальственных интриг. Как я мог ошибиться в своем втором отце, как мог усомниться в его сокровенной патриотической честности! Я щелкнул каблуками и отдал честь своему бедному военачальнику.

Тогда-то в генеральском кабинете созрел военный план, по сравнению с которым трагический подвиг “Варяга” кажется сегодня истерической выходкой взвинченных гимназистов. Генерал предложил мне добровольно самоликвидировать целую ракетную дивизию, ни один из воинов которой не захотел бы отдаться в руки врага.

– А вы спросили самих воинов? – иронично поинтересовался Бедин.

Капитан ответил ему взглядом, полным презрения.

– Дело в том, что одним из последних достижений нашей военной техники, которое, к счастью, не имело наступательного значения, а потому не подпадало под действие договора о мирном саморазоружении

России, была установка, известная в западных штабных кругах под названием “Total Suicide”.

– Секретная установка мгновенного самоуничтожения живой силы

“Киж”. Разве она была завершена? – вспомнил сведущий Бедин.

– Разве она не была продана за рубеж? – удивился Петров-Плещеев.

– Она была завершена и существовала в единственном опытном экземпляре, доставленном в Форт-Киж для полевых испытаний, – ответствовал Свербицкий. – К сожалению, Феликс Александрович отчасти прав. Саморазоружение началось именно

в тот момент, когда решался вопрос о массовом выпуске “Кижа”, и это грозное оружие не было пущено на поток. Что же касается его продажи… Вряд ли в планы вражеских армий в ближайшее время входило поголовное самоуничтожение живой силы. Скорее, они должны были позаботиться о том, чтобы как можно скорее оснастить установками “Киж” наши войска.

– Что за оружие такое?! – не утерпел Филин. Несмотря на то что через какие-нибудь десять-двадцать минут ему предстояла опасность, побег, а может – и гибель, писательский инстинкт заставил Глеба взяться за огрызок карандаша, найденного на пюпитре рояля, и приступить к лихорадочному конспектированию повести Свербицкого на салфетках. – И для чего оно может служить?

– Еще совсем недавно я сам себя расстрелял бы за подобные откровения, – покачал головою Свербицкий. – Теперь же… Не вдаваясь в технические подробности, скажу, что установка “Киж” представляет собой волновое оружие, воздействующее на клетки биологических организмов, но не причиняющее ни малейшего вреда любым минералам, синтетике, металлу, стеклу, дереву и т.п., одним словом, любым предметам, чья длина волны не резонирует с создаваемым электромагнитным полем. По сути своего действия это напоминает пресловутую нейтронную бомбу без бомбы, ракетного носителя, взрыва и разрушения. Вы просто нажимаете на кнопку и вокруг в радиусе одного, двух, десяти километров (в зависимости от мощности излучателя) исчезают все люди, а заодно и другие теплокровные. Исчезают мгновенно и бесследно, как мифические обитатели легендарного невидимого города, окруженного врагами. Только сам город остается невредим. Вы не поверите, но даже одежда, ботинки и снаряжение солдат после стирки и дезинфекции могут быть использованы повторно.

И никакого вредного излучения, никакой заразы. Люди как будто становятся невидимыми – и только. Их нельзя ни взять в плен, ни допросить, ни обратить в бегство. Их нельзя победить.

– Оружие навыворот, – задумчиво произнес Филин.

– Этими системами предполагалось оснастить все секретные базы на тот случай, если они будут окружены и надумают сдаться противнику.

Они также могли быть использованы отрядами камикадзе, проникающими в населенные пункты противника, или правоохранительными органами, в случае массовых беспорядков и уличных боев. Уязвимым местом “Кижа” являлось то, что его лучи проникали сквозь одежду, но достаточно было легкого синтетического защитного костюма, чтобы остановить их действие. Я думаю, у “Кижа” не было по-настоящему хороших перспектив и вскоре от него отказались бы, как от отравляющих веществ, ведь для его применения нужен либо совершенно неподготовленный противник, либо добрая воля окруженной армии. Между нами говоря, “Киж” – это оружие мазохистов и пораженцев, не идущее ни в какое сравнение с фаллической красотой и мужеством ракеты. Думаю, его единственное боевое применение во время самоубийства военной базы Форт-Киж войдет в ряд таких военных курьезов, как газовая атака при Ипре или ядерные бомбардировки японских городов. Это с технической стороны. Со стороны же нравственной, повторяю, этому подвигу не было равных со времен трехсот спартанцев, остановивших своим беспримерным мужеством…

– Но здесь, в военном городке, жили семьи военных. Здесь жили их жены, дети, престарелые родители. Здесь жила домашняя живность: собаки, кошки, канарейки…- Впервые за время знакомства с Глафирой

Николаевной, включая их совокупление, Бедин увидел, что актриса вышла из себя. Она встала из-за стола и, не замечая действия собственных рук, с треском переламывала одно за другим костяные перышки своего веера.

– В живых остались только рыбки, – просто ответил Свербицкий.
–

Зато дети и жены русских солдат никогда не будут копеечными рабами на американской фабрике.