Клад стервятника
Шрифт:
— Хох-хо, ещё и какой барин! — вдруг разулыбался Бедлам, и его разбойничья рожа, что к текущему сорок четвёртому году этой жизни приобрела истинно шедевральную фактуру мраморного барельефа, неожиданно вновь сделалась по-мальчишески задорной. Такой ролик с суровым Бедламом, лидером думской фракции непримиримых экороссов, любой журнал купит и отвалит пятизначную денежку, не торгуясь.
Но Паук никогда не будет торговать бесценным материальчиком из тайничка, полного компромата на Лампыча.
Талантливые повелители виртуала почти никогда не достигают реальных успехов.
Бедлам — исключение. Он ухитряется оставаться воистину крутым по обе стороны. Настоящий уникум. Потому — друга полезнейшего, чем он, даже теоретически изобрести невозможно.
— Я, собственно, к тебе по делу. У меня тут идея одна подсозрела…
— Слышь, акула блогосферная, не обрыдло скакать по всяким подворотням в погоне за свежачком? Я ещё в школе врубился, тяга лазать по скалам и кайф от прочего экстрима к тебе с генами папы, альпиниста-любителя, перебрались, но не до такой же степени, ё-моё… Когда уж ко мне оформишься пиарщиком штатным? Я тебе столько бабла отваливаю, хоть буду по ведомости как зарплату проводить…
— Вот сколько тебя знаю, Бедлам, всегда ты меня норовил на самую гнусную роль определить. Помнишь, в садике ты у воспиталки стащил прокладки из сумочки, а на меня стукнул, что это Колька спёр? Наталь Иванна решила, что я малолетний фетишист, и моим родакам такое наболтала, что…
— Её звали Роза Петровна, — перебил хозяин. — Память у тебя продырявилась совсем. При твоей нервной работе неудивите…
— Не-е, это ты башкой стукнутый многажды, — ввернул редко употребляемое словечко Ник. — Звали её Наталья Ивановна Локтева. Розочка нашей постоянной была, а эта заменяла её зимой, в старшей группе. Она ещё тебе чуть на голову не наступила потом, когда ты подкрался сзади на карачках, чтоб под платье зыркнуть.
— А-а… точно, слушай! Я и забыл… А трусики у неё красного цвета!
— Во, теперь вспомнил.
— Памятливые мы с тобой…
— Ну, это профессиональное. Наши профессии реально маразма не предполагают.
— Только я в итоге пульку в глаз получу, а ты Пулькину премию.
— Ха, тебя скорее лучевиком на половинки развалят, это сейчас модно в охоте на политиков, а разрывную пульку и я могу запросто схлопотать. И в спину, и в упор.
— А не фиг лазить куда ни попадя, по всяким дырам и помойкам. Больше негде свои грязные ролики снимать?
— Ради хорошего ракурса я в очко сортирное залезу, ты же знаешь…
— И маму родную продадите, журналюги. Я вот давеча зырил в одной архивной базе ролик. Там пернатый жлоб, стервятник, кажись, заклевал мелкую девчонку, реально, вусмерть… Не монтажный спецэффект. Снимала же в реале какая-то… хе, творческая личность, чтоб ей икнулось тыщу раз! А другой коллега твой собственную мать запечатлел в процессе надевания петли и самоподвешивания к стальному крюку. Особенно выразительным получилось судорожное дрыганье ног крупным планом… Папарацци долбаный! И гнилой штатовский суд его оправдал! Дескать, имел право не препятствовать волеизъявлению.
— Ну, за такую
— Один хрен разница. Слава одинаковая.
— Деньги вроде тоже у всех одинаковые. Разнится только их количество… Ладно, Бедлаша. Пиво у тебя, как всегда, замечательное, твоё ведь. Но я к тебе не америкосовский лучший репортаж года обсуждать припёрся по снегу полуметровому. Сделай мне переход в Чёрный Край.
— К… к-куда?! — Бедлам аж поперхнулся пивом и дёрнул рукой. Баночка улетела куда-то в направлении дальнего угла Качзала и возмущённо зазвенела там. — Чё морозишь, ё-моё?!
— Ты не ослышался. Точнее, непосредственно в Чёрную Украину, с юга или востока. Знаю, ты можешь. Я понимаю, что граница с Предзоньем наглухо закрыта с нашей стороны, но уверен, ты знаешь способы. За десяток лет, прошедших с момента возведения периметра, активисты твоей партии наверняка там прокрадывались не раз и не два и не три…
— Да не хочу даже слушать этот бре…
— Погоди, дай же договорю! — Ник повысил голос, он понимал, что совершенно необходимо играть ва-банк и выкладывать всё начистоту о своей заветной мечте нового образца, иначе Бедлам просто пошлёт его и будет совершенно прав. — Я хочу сделать репортаж. Пока из Зоны и её округи пролезала всякая мутотень, пускай даже запредельная дофигища, это было не так интересно, привыкли к мутированным сюрпризам. Но я проанализировал кой-какие свои наблюдения, сопоставил факты…
— Какие, на хрен, факты, стрингер долбаный?! Откудова ты мож…
— Бедлам, дай мне сказать! Я уверен, слышишь, уверен, что назрело нечто… э-э-э… совсем уж мутное! Я бы сказал, новая амба к нам подкрадывается со спины, и никакой забор, хоть до неба, уже не спасёт. Буду очень рад ошибиться. Тебя с собой не зову, твой долг — печься об электорате денно и нощно здесь. А мне — прямая дорога в потустороннюю территорию. Вернусь живой, точно… Пулькину премию отхвачу, хотя на кой чёрт мне эта американская медалька сдалась! Если к тому времени будет кому её присуждать и вручать мне… Если к тому времени мир этот ещё останется нашим. Понимаешь, Бедлам? Далеко не бесспорный факт, что останется.
…И лишь когда совсем затих рокочущий звучок двигателей патрульных бронеджипов и бээмпэшек, Луч позволил себе окончательно поверить в то, что выжил. И на этот раз в очередном гнезде барабана судьбы вновь не оказалось последнего патрона. Шутка не зря говорила, что за ним присматривает какая-то звезда с неба. Хранит и ведёт. Знала бы наставница и подруга незабвенная, и сама не чуждая роли ангела-хранительницы, куда затащила его звездочка путеводная!
Точнее, куда ведёт и ведёт, тянет и манит, тащит и не отпускает. С той самой минуты, как у него благодаря встрече с нею, легендарной старожилкой по прозвищу Шутка, появилась чёткая цель. С той минуты, когда он вместе с новой напарницей отправился в поход по Зоне и окрестностям за хабаром, ценнее которого нет и быть не может. Но этого Шутке не узнать, не похвалить любимого ученика за сообразительность, прилежность и старание. Сожрала Зона неуловимую сталкершу, без всяких шуток отняла её у Луча.