Клад
Шрифт:
У крыльца одного из бараков расселась шумная группа людей в штормовках. Оттуда доносился звон гитары. Парни что-то себе напевали, развлекались. На столбе у соседнего барака пристроен раструб динамика… Возле конторы разбита волейбольная площадка. На опорах для сетки — небольшие прожекторы. Час уже поздний, свет включен. Над бараками, над конторой и даже над спортивной площадкой молочно-белый свет фонарей, вырывающий у сумерек небольшие пространства для культурного общения поселенцев. Чуть выше в горах — вековая темень и тишина.
Крылов, которого укачало за дорогу больше других, пошел к домику для гостей — и такой теперь имелся в вахтовом поселке. Казыбек, чувствуя в себе некоторый запас
Четыре года назад геологи ничем здесь не располагали, кроме жалких землянок. Не видел бы Казыбек своими глазами этих перемен — не поверил бы на слово. Восхитило помещение для работы геологов. Оно было пристроено к конторе, но с отдельным ходом. Просторная комната, в ней, ближе к окнам, выдвижные столики. Сдвинь всю эту канцелярскую мебель в сторону — вот тебе готовый клуб на полсотни зрителей… Сейчас, несмотря на позднее время, за столиками сидели несколько занятых чертежами специалистов.
Пояснения давал Таир Унисьянович:
— Неотложная работа… Готовят материалы к защите открытия в ЦКЗ… Сейчас это дело усложнилось.
Главный геолог намекал на причину задержки людей у рабочих мест.
Не Казыбеку объяснять, откуда берется неурочная работа!
Представителя министерства влекла к ватману привычка читать недра по залеганию пластов. Это была его стихия. Когда-то просиживал ночи за чертежной доской. Хотелось самому нанести на бумагу, разложить все на виду. В этом был свой азарт, соревновательная страсть потягаться точностью расчетов с коллегами, предвосхитить находку более опытного соперника. Глубокая радость охватывала его существо, когда что-нибудь в этом роде удавалось и его прогнозы подтверждались в поле… Кусок ватмана на глазах превращался в волшебную карту-самобранку, мерцающую драгоценными россыпями минералов. «Не кто другой, а я это сделал!» — ликовало сердце.
Попав в родную стихию снова, Казыбек ощутил в себе желание засесть на час-другой за приготовленные здесь схемы залегания, хоть мельком заглянуть в тайники шокпарских глубин. Но увы! Сегодня он наверняка лишен этих радостей. Его обрядили в тогу непреклонного судьи, от него ждут профессиональной оценки всему проделанному на Шокпаре. Министерство боится приписок, всегда ведущих к неприятным последствиям для промышленности. Неправда опасна любому честному человеку.
Склонившись над картой, Казыбек узнавал знакомые места бурения, читал углы залегания, содержание сырья, определял границы зоны, мощность… Созерцая эти линии, вспоминал годы, проведенные здесь. Как оказалось, не напрасно!
Шагая от одного кульмана к другому, геолог спрашивал у младших по возрасту специалистов что-либо по теме их работы. Интересовался личностью коллеги: «Откуда приехали? Где учились?» За этими расспросами — неутоленная жажда собственных изысканий, прерванных жесткой рукой Ильяса… «Вот бы где мне искать свою судьбу, невдалеке от дома, — появлялась горькая мысль. — Здесь осталась несбывшаяся мечта… А ведь я, не кто другой, набрел впервые на Шокпар, учуял здесь руды, сделал первые шаги к открытию!.. Сейчас мои последователи прощупывают границы залегания кладов, ставших реальностью. А сколько надежд похоронено здесь! Сколько горьких минут пережито. Лишь мы с Бакбаем не отступили, не сдались трудностям… Бакбай — счастливчик! Он перетерпел обиды, оказался упрямее. А я не совладал с характером, швырнул на стол генерального заявление об уходе! Ведь я уже ходил по отысканным сокровищам, крутился над залежами, словно собака у входа в нору живого зверя… Скоро всему Союзу станет известно месторождение полиметаллов по имени
Радость переполняла сердце Казыбека. Но тут же из глубины сознания поднимались другие мысли — злые, потаенные, скверные. Острыми когтями царапали они душу, мешали заниматься главным, зачем приехал. Странное дело, люди здесь словно забыли фамилию Казтуганова… Нигде, даже в пояснениях к схемам, нет упоминания о том, кто привел разведчиков на эти места. Будто не существовало этого первого! Некто ревнивый или завистливый наложил на его имя проклятие, запретил упоминать, вывел из обихода. Предположим, есть такой человек, на свете в любые времена рождались завистники, злопыхатели. Но ведь за что-то надо ненавидеть другого? В чем причина? Не в тебе ли самом, Казыбек? Ты ведь сам отрешился от начатого дела! Не захотел перетерпеть приступ гнева Кудая, выдержать его осаду… Тебя не устраивали масштабы поисковых работ, ты хотел получить от руководства объединения все сразу… Логика в таких желаниях была. Мало быть правым. Надо уметь доказать свою правоту.
Не смог, не сумел!
Теперь хоть лопни от зависти, терпи обиду, радуйся удаче других, оказавшихся более стойкими. Спасибо за то, что не загубили замысла, довели поиски до желанного открытия!
Знакомство с хозяйством партии проверяющие продолжали на другой день. С утра Казтуганов с Крыловым пошли в кернохранилище. Здесь в просторном бревенчатом помещении, пахнущем сосной, в закрытых ящиках лежали керны. Мажит Сулеев, гордясь собою, показывал членам комиссии план размещения каменного материала.
Каждый отсек представлял разведочный профиль. Ящики пронумерованы краской с обозначением номера скважины, интервала между пробами. И здесь у Бакбая был порядок, как у доброго хозяина. О таких говорят: культурный разведчик.
Откуда-то вынырнул Бакбай. Быстро отыскал нужный ящик и вручил уполномоченному министра расколотый надвое цилиндрик пробы, гладко отполированный с боков. Эта часть цилиндрика состояла почти сплошь из галенита. Казыбек мог оценить действия геологов. Вторая половина керна отправлена в лабораторию.
— Держи, Казыбек-ага! Можешь самому Ералиеву передать такой вот небольшой покамест привет от нас. А лучше — оставь себе на память. Ты ждал такого подарка от Шокпара, вместе ждали. Получи его и не сомневайся больше!
— Я и не сомневался! — отчетливо произнес Казыбек в наступившей тишине.
Бакбай не лез в карман за словом. Мог любого собеседника заговорить до смерти, а сегодня он был просто в ударе. Никому не давал слова вставить. Сам отвечал на вопросы проверяющих. Прибывший утром начальник экспедиции казался среди других лишним. Курманбай Серикович откровенно любовался удалью Бакбая, давал лишь небольшие пояснения. Казыбек заметил: между ними словно черная кошка пробежала. Однажды Бакбай, забыв о приличии, заспорил с Сериковым с употреблением грубых слов.
Напряженность между Курманбаем Сериковичем и Сержановым раньше Казыбека, похоже, уловил Шибынтаев. Главный геолог объединения, улучив момент, отозвал Серикова в сторонку, обратил к нему строгий взгляд, требуя объяснения… Тот вкрадчиво оповестил:
— Не волнуйтесь, Таир Унисьянович! Бакбай деньги принял. Обещал разбросать между своими. Поартачился малость. С кем не бывает. Деньги есть деньги! Редко кто от них отвернется, если сами в руки идут.
Внешне так и произошло, как истолковал Сериков. Правда, денежки эти были поданы новому начальнику партии несколько в иной словесной облатке: «Премия за открытие». Не от Кудая, а министерская… Долго толковать над пачкой сотенных купюр не стали, сунули в руку, попросили расписаться. И он, Бакбай, не вдавался в подробности, жил на волне успеха. Премии доводилось и раньше получать.