Кладбище для безумцев. Еще одна повесть о двух городах, Брэдбери Рэй Дуглас

Кладбище для безумцев. Еще одна повесть о двух городах

на обложку

Брэдбери Рэй Дуглас

Шрифт:

— Я помогу, — сказал я.

— Нет. Тебе не стоит показываться со мной. Подумают, что ты меня на это подбил.

— Рой! Мэнни смотрел на тебя так, будто хотел убить! Я позвоню своему приятелю, детективу Крамли. Может быть, он поможет! Вот его телефон. — Я торопливо написал номер на мятом клочке бумаги. — Спрячь. Позвони мне вечером.

Рой Холдстром прыгнул в тарантас Лорела и Харди и на скорости десять миль в час задымил в сторону натурных площадок.

— Поздравляю, чертов придурочный сукин сын! — произнес чей-то голос.

Я обернулся. Посреди аллеи стоял Фриц Вонг.

— Я на них наорал, и тебе наконец дали переписывать сценарий для моего паршивого фильма «Бог и Галилея». Мэнни

только что промчался мимо меня на своем «ройсе». Он прокричал, что я могу взять тебя на новую работу. Так что…

— А в сценарии есть какие-нибудь монстры? — Мой голос дрожал.

— Только Ирод Антипа. Либер хотел тебя видеть. И он потащил меня к кабинету Мэнни Либера.

— Погоди, — сказал я.

Я вглядывался через плечо Фрица в дальний конец аллеи, пытаясь разглядеть улицу за воротами киностудии, где каждый день, неизменно, собиралась толпа, стадо, людской зверинец.

— Идиот! — произнес Фриц. — Куда ты собрался?

— При мне только что уволили Роя, — ответил я. — Теперь я хочу снова пригласить его на работу!

— Dummkopf. [96] — Фриц быстрой походкой догнал меня. — Мэнни хочет видеть тебя прямо сейчас!

— Сейчас, но через пять минут.

Выйдя за ворота киностудии, я посмотрел на противоположную сторону улицы.

«Кларенс, ты здесь?» — подумал я.

Болван (нем.).

И точно, там они и стояли.

Придурки. Психи. Идиоты.

Толпа влюбленных, молящихся на храм киностудии.

Совсем как те полуночники, что когда-то таскали меня с собой на боксерские матчи голливудского стадиона «Леджн» — поглядеть, как мимо промчится Кэри Грант, или Мэй Уэст, [97] колыхаясь, проплывет сквозь толпу, словно гибкая змея из перьев, или Граучо Маркс [98] неслышно прокрадется вместе с Джонни Вайсмюллером, [99] таскавшим за собой Лупе Велес, [100] как леопардовую шкуру.

Мэй Уэст (Мае West) (1893–1980), полное имя Мэри Джейн Уэст, — американская киноактриса, звезда и секс-символ 1930-40-х годов.

Граучо Маркс (Groucho Marx) (1890–1977), настоящее имя Джулиус Генри Маркс, — американский комик, работавший в составе группы «Братья Маркс» сначала на Бродвее, а затем в кино (фильмы «Утиный суп», «Ночь в опере» и другие).

Джонни Вайсмюллер (Johnny Weismuller) (1904–1984), настоящее имя Януш Вайсмюллер, — американский актер и пловец, родившийся в Австро-Венгрии. В 1920-е годы он был пятикратным олимпийским чемпионом по плаванию, на его счету 67 мировых рекордов. Закончив спортивную карьеру, он снялся в двенадцати фильмах о Тарзане и еще в десятках других картин. Хотя роль Тарзана исполняли и другие актеры, классический образ человека-обезьяны создал именно Вайсмюллер со своим знаменитым криком.

100

Лупе Велес (Lupe Velez) (1908–1944), полное имя Мария Гуадалупе Велес де Вильялобос, — мексиканская

актриса. В 1933 году она стала женой Джонни Вайсмюллера. Впрочем, их брак был весьма скандальным и недолгим. За свою карьеру Велес снялась в нескольких десятках фильмов.

Болваны (и я среди них) с огромными фотоальбомами, с перепачканными руками, держащими маленькие, неразборчиво подписанные карточки. Чудаки, которые со счастливыми лицами стояли под проливным дождем на премьере мюзикла «Дамы» или «Дорожка флирта», [101] а между тем Депрессия все не кончалась, хотя Рузвельт сказал, что это не может длиться вечно и счастливые дни снова настанут.

Уроды, шакалы, бесноватые, фанатики, несчастные, пропащие.

Когда-то я был одним из них.

101

«Дамы» (Dames, 1934), «Дорожка флирта» (Flirtation Walk, 1934) — экранизации бродвейских мюзиклов.

И вот они здесь, передо мной. Моя семья.

Среди них еще остались несколько лиц с тех времен, когда я сам скрывался в их тени.

Двадцать лет спустя — господи! — тут была Шарлотта со своей мамой! В 1930-м они похоронили Шарлоттиного отца и с тех пор прямо-таки прописались перед воротами шести киностудий и десяти ресторанов. И вот теперь, спустя целую жизнь, они стояли здесь: Ма, лет под восемьдесят, крепкая, прозаическая, как зонтик, и Шарлотта, под пятьдесят, как всегда, хрупкая, словно стебелек. Обе притворщицы. У обеих под бледными, как носорожья кость, улыбками скрывался стандартный набор мыслей.

В этом странном, увядшем букете могильных цветов я стал высматривать Кларенса. Ибо Кларенс был среди них самым одержимым: он таскал от студии к студии огромные двадцатифунтовые альбомы с фотографиями. В красной коже — для «Парамаунта», в черной — для «RKO», в зеленой — для «Уорнер бразерс».

Зимой и летом Кларенс был закутан в большое, не по размеру, пальто из верблюжьей шерсти с карманами, куда он рассовывал ручки, блокноты и миниатюрные фотокамеры. Он снимал пальто только в самые жаркие дни. И тогда становился похож на черепаху, вырванную из панциря и с испугом глядящую на жизнь вокруг.

Я перешел улицу и остановился перед толпой.

— Привет, Шарлотта, — сказал я. — Здорово, Ма.

В тихом шоке обе женщины уставились на меня.

— Это же я, — продолжал я. — Помните? Двадцать лет назад. Я стоял тут. Космос. Ракеты. Время?..

Шарлотта ахнула и невольно прикрыла рукой свои выпирающие зубы. Она наклонилась вперед, как будто вот-вот рухнет с поребрика.

— Ма, — вскричала она, — надо же… это… это же Псих!

— Псих! — Я тихонько засмеялся.

В глазах Мамы вспыхнул огонек.

— Надо же, господи! — Она тронула меня за локоть. — Бедняга! Что ты делаешь здесь? Все еще собираешь автографы?..

— Нет, — нехотя произнес я. — Я здесь работаю.

— Где?

Я мотнул головой через плечо.