Кладбище для безумцев. Еще одна повесть о двух городах
Шрифт:
— Ботуин, — не задумываясь, ответил я и недоуменно заморгал, сам удивившись своему ответу.
Мэгги со своей миниатюрной камерой, которая день за днем, год за годом, жужжа, запечатлевает события вокруг себя.
— Ботуин? — переспросил Крамли. — Спроси у нее. И все же, Бастер…
— Что?
— Береги свою задницу.
— Берегу.
Я повесил трубку и сказал:
— Раттиган?
— Я уже завела машину, — отозвалась она. — Ждет тебя на углу.
35
Уже под вечер мы как угорелые помчались на киностудию. Припрятав в своем
— Дорогу! — кричала она.
Мы с ревом неслись по середине бульвара Ларчмонт, прямо по разделительной полосе.
— Что ты творишь?! — прокричал я.
— Раньше по обеим сторонам этой улицы были трамвайные пути. А посередине — длинный ряд столбов с проводами. Гарольд Ллойд [128] катался туда и обратно, лавируя между столбами вот так!
128
Гарольд Ллойд (Harold Lloyd) (1893–1971), полное имя Гарольд Клейтон Ллойд, — американский актер и продюсер. Один из величайших комиков немого кино наравне с Чарли Чаплиным и Бастером Китоном.
Констанция резко свернула влево.
— И вот так, и так!
Мы объехали так полдюжины давно не существующих столбов-призраков, словно преследуемые трамваем-привидением.
— Раттиган, — позвал я.
Она взглянула на мое серьезное лицо.
— Бичвуд-авеню? — спросила она.
Было четыре часа. По улице, в северную сторону, шел последний почтальон. Я кивнул на него Констанции. Она затормозила прямо перед этим человеком, который устало тащился под все еще жарким солнцем. Он поприветствовал меня, как турист-попутчик, — вполне радушно, если принять во внимание весь тот почтовый хлам, который он выгружал у каждой двери.
Я всего лишь хотел проверить фамилию и адрес Кларенса, прежде чем постучаться к нему. Но почтальон болтал без умолку. Он рассказал, как Кларенс ходит, как он бегает, описал, как у него дрожат губы. Как нервно двигаются его уши. Его почти белые глаза.
Почтальон со смехом пихнул меня в локоть своей сумкой.
— Настоящий рождественский пирог десятилетней давности! Он подходит к своим дверям, завернутый в толстое верблюжье пальто, какое Адольф Менжу [129] носил в двадцать седьмом году. Мы, мальчишки, тогда бегали от слащавых сценок: забирались в верхние ряды, чтобы помочиться. Ну конечно. Старина Кларенс. Однажды я сказал ему «гав!», и он в испуге захлопнул дверь. Держу пари, он и в душе моется, не снимая пальто, боится увидеть себя голым. Пугливый Кларенс? Не стучите слишком громко…
129
Адольф Менжу (Adolphe Menjou) (1890–1963), полное имя Адольф Жан Менжу, — американский актер, снявшийся более чем в ста фильмах. Его отличительным стилем была манера изысканно одеваться, безупречно приглаженные волосы и усы.
Но меня уже
Я не стал стучать в дверь, а поскреб ногтем по маленьким стеклышкам. Их было девять. Я не стал скрестись в каждое. Дверь с той стороны была зашторена, так что я не мог разглядеть, что делается внутри.
Поскольку ответа не было, я постучал пальцем чуть громче. Мне почудилось, будто я слышу, как гулко стучит сердце Кларенса там, за стеклом.
— Кларенс! — позвал я. Затем немного подождал. — Я знаю, что ты там!
И снова мне показалось, будто я слышу, как учащается его пульс.
— Позвони мне, черт побери, — закричал я наконец, — пока еще не поздно! Ты знаешь, кто я. Со студии, черт возьми! Кларенс, если я нашел тебя, значит, и они найдут!
Я забарабанил в дверь обоими кулаками. Одно из стекол треснуло.
— Кларенс! Твоя папка! Она была в «Браун-дерби»!
Это сработало. Я перестал барабанить, услышав звук, похожий то ли на блеяние, то ли на сдавленный крик. В замке зашуршало. Потом загремел второй замок, третий.
Наконец дверь приоткрылась, образовав щель, по размеру равную длине медной цепочки.
Затравленное лицо Кларенса глядело на меня из длинного туннеля лет, такое близкое и в то же время такое далекое, что мне даже показалось, будто я слышу эхо его голоса.
— Где? — умоляюще вопрошал он. — Где?
— В «Браун-дерби», — сказал я, устыдившись. — И кто-то ее украл.
— Украл? — Слезы брызнули из его глаз. — Мою папку?! О боже! — простонал он. — Это ты во всем виноват.
— Нет-нет, послушай…
— Если они попытаются сюда ворваться, я покончу с собой. Я им это не отдам!
Он обернулся и со слезами посмотрел на архивные полки, громоздившиеся, как я мог разглядеть, за его спиной, в книжных шкафах, и на стены, увешанные портретами с автографами.
«Мои чудовища, — произнес Рой на собственных похоронах. — Мои прекрасные, мои дорогие».
«Моя прелесть, — говорил Кларенс, — сердце мое, жизнь моя!»
— Я не хочу умирать, — плаксиво проговорил Кларенс и захлопнул дверь.
— Кларенс! — Я сделал последнюю попытку. — Кто они такие? Если бы я знал, я мог бы тебя спасти! Кларенс!
В глубине двора мелькнула чья-то тень.
В другом бунгало кто-то приоткрыл дверь.
Единственное, что я, измученный, мог сказать в тот момент, — это произнести полушепотом:
— Прощай…
Я вернулся к машине. Констанция сидела внутри и смотрела на Голливудские холмы, пытаясь насладиться чудесной погодой.
— Что все это значит? — спросила она.
— Один дурак — Кларенс. Другой — Рой. — Я повалился на сиденье рядом с ней. — Ладно, отвези меня на фабрику дураков.
Констанция нажала на педаль газа, и вскоре мы подлетели к воротам студии.
— Боже! — прошептала Констанция, поднимая глаза наверх. — Ненавижу больницы.
— Больницы?!
— Эти комнаты кишмя кишат недиагностированными случаями болезней. В этом заведении зачаты и рождены тысячи младенцев. Уютный домик, где бескровным делают переливание жадности. А этот герб над воротами? Стоящий на задних лапах лев со сломанной спиной. И еще слепой козел без яиц. А Соломон, перерубающий пополам живого ребенка? Добро пожаловать в покойницкую «Грин-Глейдс»!