Кладбище для безумцев
Шрифт:
— Идиот! — произнес Фриц. — Куда ты собрался?
— При мне только что уволили Роя, — ответил я. — Теперь я хочу снова пригласить его на работу!
— Dummkopf.96 — Фриц быстрой походкой догнал меня. — Мэнни хочет видеть тебя прямо сейчас!
— Сейчас, но через пять минут.
Выйдя за ворота киностудии, я посмотрел на противоположную сторону улицы.
«Кларенс, ты здесь?» — подумал я.
И
Придурки. Психи. Идиоты.
Толпа влюбленных, молящихся на храм киностудии.
Совсем как те полуночники, что когда-то таскали меня с собой на боксерские матчи голливудского стадиона «Леджн» — поглядеть, как мимо промчится Кэри Грант, или Мэй Уэст,97 колыхаясь, проплывет сквозь толпу, словно гибкая змея из перьев, или Граучо Маркс98 неслышно прокрадется вместе с Джонни Вайсмюллером,99 таскавшим за собой Лупе Велес,100 как леопардовую шкуру.
Болваны (и я среди них) с огромными фотоальбомами, с перепачканными руками, держащими маленькие, неразборчиво подписанные карточки. Чудаки, которые со счастливыми лицами стояли под проливным дождем на премьере мюзикла «Дамы» или «Дорожка флирта»,101 а между тем Депрессия все не кончалась, хотя Рузвельт сказал, что это не может длиться вечно и счастливые дни снова настанут.
Уроды, шакалы, бесноватые, фанатики, несчастные, пропащие.
Когда-то я был одним из них.
И вот они здесь, передо мной. Моя семья.
Среди них еще остались несколько лиц с тех времен, когда я сам скрывался в их тени.
Двадцать лет спустя — господи! — тут была Шарлотта со своей мамой! В 1930-м они похоронили Шарлоттиного отца и с тех пор прямо-таки прописались перед воротами шести киностудий и десяти ресторанов. И вот теперь, спустя целую жизнь, они стояли здесь: Ма, лет под восемьдесят, крепкая, прозаическая, как зонтик, и Шарлотта, под пятьдесят, как всегда, хрупкая, словно стебелек. Обе притворщицы. У обеих под бледными, как носорожья кость, улыбками скрывался стандартный набор мыслей.
В этом странном, увядшем букете могильных цветов я стал высматривать Кларенса. Ибо Кларенс был среди них самым одержимым: он таскал от студии к студии огромные двадцатифунтовые альбомы с фотографиями. В красной коже — для «Парамаунта», в черной — для «RKO», в зеленой — для «Уорнер бразерс».
Зимой и летом Кларенс был закутан в большое, не по размеру, пальто из верблюжьей шерсти с карманами, куда он рассовывал ручки, блокноты и миниатюрные фотокамеры. Он снимал пальто только в самые жаркие дни. И тогда становился похож на черепаху, вырванную из панциря и с испугом глядящую на жизнь вокруг.
Я перешел улицу и остановился перед
— Привет, Шарлотта, — сказал я. — Здорово, Ма.
В тихом шоке обе женщины уставились на меня.
— Это же я, — продолжал я. — Помните? Двадцать лет назад. Я стоял тут. Космос. Ракеты. Время?..
Шарлотта ахнула и невольно прикрыла рукой свои выпирающие зубы. Она наклонилась вперед, как будто вот-вот рухнет с поребрика.
— Ма, — вскричала она, — надо же… это… это же Псих!
— Псих! — Я тихонько засмеялся.
В глазах Мамы вспыхнул огонек.
— Надо же, господи! — Она тронула меня за локоть. — Бедняга! Что ты делаешь здесь? Все еще собираешь автографы?..
— Нет, — нехотя произнес я. — Я здесь работаю.
— Где?
Я мотнул головой через плечо.
— Там? — недоверчиво воскликнула Шарлотта.
— В отделе писем? — спросила Ма.
— Нет. — Щеки у меня запылали. — Можно сказать… в отделе текстов.
— Ты копировщик?
— О, ради бога, Ма. — Лицо Шарлотты вспыхнуло. — Он имеет в виду писательскую работу, верно? Сценарии?!
Последнее было верной догадкой. Все лица вокруг Шарлоты и Ма загорелись румянцем.
— Боже мой! — воскликнула мать Шарлотты. — Не может быть!
— Так и есть, — почти шепотом сказал я. — Я работаю над фильмом вместе с Фрицем Вонгом. «Цезарь и Христос».
Долгое, ошеломленное молчание. Ноги зашаркали. Рты приоткрылись.
— Мы не могли бы… — начал кто-то, — попросить у вас…
Но Шарлотта сама закончила фразу:
— Ваш автограф. Пожалуйста!
— Я…
Но все руки с карандашами и белыми карточками уже протянулись ко мне.
Я стыдливо взял Шарлоттину карточку и написал свою фамилию. Мать недоверчиво посмотрела на подпись, перевернутую вверх ногами.
— Напиши название фильма, над которым ты работаешь, — попросила Ма. — «Христос и Цезарь».
— А после своей фамилии напиши еще: «Псих», — подсказала Шарлотта.
Я написал: «Псих».
Чувствуя себя полнейшим кретином, я стоял в углублении водостока, а надо мной склонялись все эти головы, и все эти несчастные, пропащие чудаки, прищурившись, разглядывали подпись, чтобы угадать, кто я такой.
Чтобы как-то скрыть свое смущение, я спросил:
— А где Кларенс?
Шарлотта с матерью открыли от удивления рты.
— Ты и его помнишь?
— Как можно забыть Кларенса с его папками и пальто! — отозвался я, ставя росчерки.
— Он еще не звонил, — раздраженно сказала Ма.
— Не звонил? — Я в удивлении поднял глаза.
— Примерно в это время он звонит вон на тот таксофон напротив, спрашивает, что было, кто выходил и все в таком духе, — ответила Шарлотта. — Экономит время. Спать ложится поздно, так как по ночам обычно торчит у ресторанов.