Кладбище домашних животных (другой перевод)

Кинг Стивен

— Дорогая, — сказал он, — это часть жизни.

— Это плохая часть! — закричала она. — Это самая плохая часть!

На это было нечего возразить. Она рыдала. Нужно было как-то остановить ее слезы и сделать тем самым первый шаг на пути нелегкого примирения с правдой.

Он держал дочь и слушал звон воскресных колоколов, проплывающий над осенними полями, и даже не заметил, когда она перестала плакать и уснула.

Он отнес ее в кровать и спустился на кухню, где Рэчел с преувеличенной энергией взбивала крем. Он выразил

удивление, что Элли угомонилась так рано утром; для нее это было необычно.

— Ничего, — сказала Рэчел, свирепо встряхивая чашку. — Я думаю, она не спала всю ночь. Я слушала, как она возилась, и Черч мяукал где-то около трех. Это ведь все из-за него.

— Почему ты...

— О, ты знаешь, почему! — сказала Рэчел. — Из-за этого проклятого звериного кладбища, вот почему. Это ее очень расстроило, Луис. Это было первое кладбище, которое она видела, и оно ее... расстроило. Не думаю, что я буду очень благодарить твоего друга Джуда Крэндалла за эту маленькую прогулку.

«Он тут же оказался моим другом», — отметил Луис, одновременно смущенный и встревоженный.

— Рэчел...

— И я не хочу, чтобы она туда еще ходила.

— Рэчел, но Джуд только показал, куда ведет тропа.

— Это не тропа, и ты это знаешь, — сказала Рэчел. Она снова взяла чашку и принялась взбивать крем еще энергичнее. — Это проклятое место. Нездоровое. Дети ходят туда, поливают эти могилы... все это чертовски мрачно. Но, как бы они в этом городе ни развлекались, я не хочу, чтобы Элли во всем этом участвовала.

Луис смотрел на нее, не прерывая. Он был больше, чем наполовину, уверен, что их брак держался, когда каждый год два-три брака их знакомых заканчивались разводом, каким-то полуосознанным ощущением тайны, близости к месту, где не имеют значения ни брак, ни семья, где каждая живая душа стоит в одиночку, нагая и беззащитная. И неважно, насколько хорошо знали они друг друга — в их отношениях могли встречаться белые пятна или черные дыры. И иногда (слава Богу, редко) вы вступали в область неведомого, как авиалайнер, неожиданно падающий в воздушную яму. И после приходилось долго трудиться, чтобы восстановить мир и согласие в семье, и вспоминать, что подобные открытия могут быть неожиданностью лишь для дураков, считающих, что один человек способен до конца понять другого.

— Дорогая, это всего навсего животные.

— Этого достаточно, — сказала Рэчел, сделав в воздухе жест перемазанной в креме ложкой. — Ты думаешь, для нее это просто звериное кладбище? Этого вполне достаточно, чтобы вызвать страх. Нет. Я не пущу ее больше туда. Это не тропа, это мрачное место. Теперь она уже думает, что Черч может умереть.

В какой-то момент у Луиса возникло безумное ощущение, что он все еще говорит с Элли, которая просто надела платье матери и очень разумную, рассудительную маску Рэчел. Даже выражение было тем же внешне сердитым, а в глубине страдающим.

Он

задумался, внезапно поняв, что для нее это не обычный спор, она словно потеряла что-то большое, заполнявшее весь мир, и теперь для нее очень важно это найти.

— Рэчел, — сказал он, — Черч должен умереть.

Она сердита посмотрела на него.

— Необязательно об этом говорить, — отчеканила она, будто разговаривая с отсталым ребенком. — Черч не должен умереть ни сегодня, ни завтра...

— Но я только пытался объяснить...

— ...Ни послезавтра, ни, может быть, через год...

— Дорогая, мы же не можем быть уверены...

— Нет, можем! — закричала она. — Мы о нем заботимся, он не умрет, никто здесь не должен умереть, и зачем тебе непременно нужно расстраивать ребенка, пытаясь объяснить ей то, чего она еще не может понять?

— Рэчел, послушай...

Но Рэчел не хотела ничего слушать. Она была в ярости.

— Смерть ужасна сама по себе — животного, друга или родственника, — и незачем еще устраивать эти дурацкие аттракционы... п-п-придумали тоже, кладбище для зверей!.. — по щекам ее покатились слезы.

— Рэчел, — сказал он, пытаясь положить ей руки на плечи. Она стряхнула их резким движением.

— Оставь, — сказала она. — Ты даже не понимаешь, о чем я говорю.

Он вздохнул.

— Я чувствую себя так, будто меня пропускают через мясорубку, — изрек он, надеясь вызвать улыбку. Но улыбки не было; были только ее глаза, устремленные на него, черные и сердитые. Она была разгневана, а не просто рассержена.

— Рэчел, — внезапно спросил он, не уверенный, что хотел спросить именно это, — как ты спала сегодня ночью?

— О господи, — сказала она с презрением, отводя взгляд, но он успел заметить боль в ее глазах, — вот уж действительно разумный подход. Ты никогда не изменишься, Луис. Когда что-нибудь не так, во всем виновата эта проклятая Рэчел, да? У Рэчел просто слишком много эмоций.

— Я этого не говорил.

— Нет? — она взяла чашку с кремом и опять встряхнула ее. Потом она принялась мазать кремом пирог, крепко сжав губы.

Он терпеливо сказал:

— Нет ничего страшного в том, что ребенок узнает о смерти, Рэчел. На самом деле это необходимо. Реакция Элли, этот ее плач вполне естественны. Это...

— О да, это очень естественно, — сказала Рэчел. — Очень естественно слышать, как твоя дочь плачет из-за смерти кота, который и не думал умирать.

— Да я же тебе об этом и говорю!

— Все, я не хочу больше это обсуждать.

— Да нет, — возразил он, тоже разозлившись. — Ты высказалась, позволь теперь мне.

— Она больше не пойдет туда. И все, давай закроем эту тему.

— Элли уже с прошлого года знает, откуда берутся дети. Мы показали ей книгу Майерса и все ей рассказали, помнишь? Мы же тогда оба согласились, что дети должны знать, откуда они взялись.