Кладбище домашних животных (другой перевод)
Шрифт:
Кофе — и разговор с Рэчел взбодрили его на три четверти часа, но после он опять начал клевать носом.
«Не спи на посту, старина. Это твой пост; ты «купил» кое-что, и теперь должен заплатить. Поэтому не спи на посту».
Он закурил очередную сигарету, затянулся и закашлялся хриплым стариковским кашлем. Он положил сигарету в пепельницу и потер глаза руками. Мимо промчался грузовик «Оринко», врезаясь в ветреную, тревожную ночь.
Он понял, что засыпает, и принялся хлестать себя по лицу с разных сторон, отгоняя сон. Теперь ужас проник в его сердце.
«Оно хочет меня
— Врешь, — сказал он сердито. — Не получится. Ты меня слышишь? Я не допущу этого. Все зашло слишком далеко.
Казалось, и ветер, завывающий за окном, и деревья на другой стороне дороги, шуршащие кронами, соединили усилия, стараясь усыпить его. Его память вернулась к той ночи в вагончике, стоявшем там, где теперь находится хозяйственный магазин Эванса в Брюэре. Они тогда говорили всю ночь, он, Джордж и Рене Мишо, а сейчас из них остался он один — Рене раздавило между двух вагонов как-то ночью в 1939-м, Джордж Чэпин умер от сердечного приступа в прошлом году. Из всех остался только он, старый болван. Порой глупость маскируется под доброту, а порой под честность — когда вдруг тянет выбалтывать старые тайны, говорить невесть что, переливая из пустого в порожнее...
«Так вот, этот еврей и говорит: «Я покажу вам чего-то такого, что вы еще не видели. Вот на этих открытках женщины в купальниках, а вот вы трете их мокрой тряпкой…»
Голова Джуда качнулась. Подбородок мягко, медленно уперся в грудь.
«...И они делаются, как мама родила! Но когда они сухие, они таки снова становятся одетыми! И я хочу..».
Рене рассказывает это, наклонясь вперед, смеясь, и Джуд держит бутылку — и даже чувствует горлышко, и рука его сжимается в воздухе.
На кончике сигареты растет столбик пепла. Наконец, он падает в пепельницу, выводя на ее чистом дне странный рунический узор.
Джуд уснул.
И он не заметил, когда за окном вспыхнули фары, и Луис подогнал к гаражу свой «сивик» — как Петр не услышал, как римские солдаты пришли, чтобы отвести и тюрьму бродягу по имени Иисус.
53
Луис нашел на кухне новый моток изоленты, а в углу гаража обнаружил свернутый трос. Изолентой он смотал кирку и лопату в единую связку, а из веревки сделал что-то вроде перевязи.
Туда он сунет инструменты, а Гэджа понесет на руках.
Он приладил связку за спину, потом открыл пассажирскую дверь «сивика» и вытащил узел. Гэдж был намного тяжелее Черча. Нелегко было отнести его на индейское кладбище и закопать там, сражаясь с твердой неподатливом землей.
Но он должен был это сделать. Как бы то ни было.
Луис Крид вышел из гаража, задержавшись, чтобы локтем нажать на выключатель, и на миг остановился там, где асфальт сменялся травой. Впереди лежал путь на Кладбище домашних животных; он видел его, несмотря на темноту; тропа как будто слабо светилась.
Ветер развевал его волосы, и в какой-то момент старый детский страх темноты сковал его, заставляя чувствовать себя маленьким, слабым и испуганным. Неужели
«Не думай ни о чем. Просто иди».
И Луис пошел.
Ко времени, когда он через двадцать минут добрался до Кладбища домашних животных, руки и ноги его дрожали от возбуждения, и он остановился отдышаться, прислонив сверток к коленям. Он отдыхал еще двадцать минут, едва не задремав; страх его куда-то делся, словно возбуждение отогнало его прочь.
Наконец он снова поднялся, не очень веря, что ему удастся перелезть через валежник, но зная, что это единственно возможный путь. Сверток в его руках весил уже, казалось, не сорок фунтов, а все двести.
Но тут случилось то же, что и раньше; это было как внезапно вспомнившийся — нет, оживший, — сон. Лишь только он поставил ногу на первое поваленное дерево, его охватило странное чувство, какая-то экзальтация. Слабость не отступила, но стала терпимой, она больше не имела значения.
«Только иди за мной. Иди и не оглядывайся, Луис. Не сомневайся и не оглядывайся. Я знаю дорогу, но идти надо быстро и уверенно».
Быстро и уверенно — да, только так.
«Я знаю дорогу».
Но здесь ведь всего одна дорога, подумал Луис. Ты или пройдешь по ней, или нет. Как-то он попытался пройти через валежник один и не смог. Теперь же он шел быстро и уверенно, как в ту ночь, когда Джуд вел его.
Вверх и вверх, не оглядываясь, с телом сына, завернутым в брезент, на руках. Вверх, пока ветер прокладывает себе путь в твоих волосах, взметая их.
Он утвердился на вершине и быстро начал спускаться. Кирка с лопатой болтались сзади, монотонно звякая. Уже через минуту он стоял на упругой, усыпанной хвоей земле, а сзади громоздился валежник. Он был выше, чем ограда кладбища.
Он пошел по тропе с сыном, слушая, как ветер стонет в кронах. Эти звуки его уже не пугали. Главное было почти сделано.
54
Рэчел Крид проехала знак, гласивший: «8 направо Портленд, Вестбрук», и свернула в указанном направлении. Она уже видела зеленый «Холидей Инн», сверкающий огнями в ночном небе. Постель, сон. Конец этого непрерывного, непонятного напряжения. И конец — хотя бы ненадолго — ее неутихающей боли о сыне, которого больше не было. Ей казалось, что это чувство можно было сравнить с потерей громадного зуба. Отупление, и сквозь него — боль, крутящаяся, как кошка, что пытается поймать свой хвост. Боль эта только и ждала момента, чтобы навалиться, когда пройдет действие новокаина.
«Он сказал ей, что его послали предупредить... но он не может вмешиваться. Сказал, что он беспокоится о папе потому, что тот был рядом, когда душа его покинула».
Джуд знает, но не хочет говорить. Что-то может произойти. Что-то. Но что?
Самоубийство? Нет, Луис не способен, я не могу поверить в это. Но он что-то скрывал от меня. Это было у него в глазах... о черт, в его лице! Словно он хотел, чтобы я заметила... или какая-то часть его... его... потому что он боялся... или какая-то часть его...