Кладбище мамонтов
Шрифт:
Собаки рвались вперед, и только силою Сын Гостя удержал их возле себя.
Около юрты не видно было людей. Сын Гостя, подумав, стал осторожно спускаться по тропинке. Тропинка была хорошо утоптана, собаки шли по ней с нетерпеливым ворчанием.
Сын Гостя смело спустился вниз. Собаки, не слушаясь, залаяли перед входом. Тогда Сын Гостя нагнул голову и вошел в юрту.
Бычьи пузыри вместо стекол на окнах пропускали еще достаточно света, чтобы упасть на лицо Сына Гостя и выделить черты его из сумрака юрты. Но и яркие языки пламени, лизавшие стены очага, были достаточны для того,
Она увидела брата и закрыла руками лицо.
— Кого ты боишься? — сказал Сын Гостя подходя к ней и отнимая ее руки от лица, — разве я тень твоего сна?
Она опустилась на колени:
— Ты пришел убить мужа или меня?
Сын Гостя поднял ее легко:
— Яне жил в те зимы, когда мамонты бродили по этому острову и не знали, что он станет их кладбищем. Зачем я стану исполнять закон тех, чья жизнь угасает, как языки пламени твоего очага, в который ты не бросаешь теперь дров!
Мая смотрела на него, не понимая. Сын Гостя оглянулся. Сумерки быстро ползли сквозь бычьи пузыри, но света было достаточно для зорких глаз якута, чтобы увидеть в пустой юрте следы пребывания в ней русских.
Он спросил коротко:
— Где твой муж и почему я вижу одежду русского в твоем жилище?
Тогда Мая заговорила торопливо, точно ветер помогал так быстро шевелиться ее губам.
— Когда наши собаки принесли клочья одежды моего отца и мы нашли его труп, обглоданный волками, на наших следах…
Сын Гостя опустил голову. Мая вскинула руки, и они поднялись над заревцем очага, как розовые шеи вспугнутых лебедей, — Сын Гостя выговорил тихо:
— Говори! Я не знал о смерти больного оленя, загнанного глупым законом мести в ловушку смерти! Но я видел это в пламени огня. Говори!
— Тогда, — продолжала Мая, — тогда я сказала мужу, что нужно бежать, и он согласился со мной. Мы пошли сюда, потому что думали, что ты не выйдешь из полей тунгузов до тех пор, пока не отомстишь, как велит закон! Мы спустились по реке до ее устья и прошли притоком ее, ведущим к Быкову мысу, на каюках, которые шли сюда, чтобы брать клыки мамонтов. Мой муж знает каждую каплю воды в Лене, и он провел каюки на парусах до моря, и мы грузим их теперь клыками мамонта, добираясь до них в лодках.
— Ты хорошо сказала, — заметил Сын Гостя, — но кто русский в твоей юрте?
Мая засмеялась. Глаза ее искрились от смеха.
— Русский — человек со стеклами на глазах. Он не собирает клыков, предоставляя нам менять их на товары. Но он ходит по острову и заставляет иногда всех нас рыть землю и ломать скалы.
Сын Гостя посмотрел в окна.
— Ночь удлинит мой путь, и мне надо спешить. Я пришел сюда добывать кости мамонтов, потому что здесь их кладбище, и когда я соберу их достаточно, я приду смотреть товары; купцов, чтобы обменять их. Прощай!
Мая протянула руки и вскрикнула:
— Ты не убил меняй не грозишь смертью мужу, Андрей! Но разве ты не хочешь остаться гостем в этой юрте?
Сын Гостя покачал головой:
— Пути людей разны, потому что орел реет в воздухе, а кабан роет землю. Но мы еще раз сойдемся с тобой на общей тропинке к каюкам. Прощай, и не думай о глупых законах
Он повернулся и вышел. Мая проводила его за двери. Собаки юзжили в ее ногах. Но Сын Гостя послал их вперед резким свистом, и они пошли, покорно опустив хвосты и насторожив уши.
Ночью Сын Гостя вернулся на берег. Ураса стояла раскинутой, олени жевали свежий мох, и зарево очага крутилось над урасою, путая тени в светлой прозрачности ночи.
V. ЧЕЛОВЕК СО СТЕКЛАМИ НА ГЛАЗАХ
Много оранжевых солнц встало над Кладбищем Мамонтов в розовом тумане и опустилось за ледяной океанской скалою в сиреневой дали. Тысячелетние льды уступали теплу горячих солнц и белых ночей. Островные озера вылили потоки воды в океан бурными ручьями. В густой поросли их берегов длинношеие лебеди выводили в первое плавание лебедят. Бурые лощины расцвели оленьим мохом.
Море за островом очистилось от льдин, и к берегу осторожно подошли парусные каюки с людьми и товарами для обмена. Ледяные скалы в сиреневой дали океана на закате насквозь пронизывались солнечными лучами, как будто солнце катилось за ними, чтобы через два часа снова взмыть над островом.
Сын Гостя прошел три четверти острова и вышел на север к океанскому простору. Вместе с урасою, оленями, собаками и имуществом он перенес сюда шесть пар желтых, как зубы старого якута, бивней мамонта. Сын Гостя обошел озера, ручьи и речки острова, обнажавшие свои берега, в поисках добычи. Иногда найдя один, крутой как рог и длинный как два человеческих роста, бивень, он опускался в холодные, стремительные потоки реки или стоячие воды озера, отыскивая ему пару.
С Сыном Гостя бродили собаки. В поисках костей неведомых животных, старый и умный пес, тоскуя от бессилия, учился охоте на мертвых. Иногда он нападал на след парного бивня и тогда выл и метался, радуясь своей понятливости, иногда он тоскливо следил за хозяином и глухо ворчал, когда Сын Гостя нырял на дно озера и показывался вновь с пустыми руками.
Крутые склоны океанского берега были дики и бесплодны. Волны океана точили его, и набухшие водою ледяные скалы, примываемые волнами, оставляли свежие язвы в бурых берегах. Сползавшие с берега ручьи вымывали глубокие раны на глинистом теле земли, веками промерзшей до твердости стали.
Сын Гостя стал на берегу. Он пересчитал шесть пар мамонтовых бивней и начал считать лебяжьи шкурки, добытые Ваненком. Желтые, крепкие кости, едва подъемные для силы одного человека, лежали перед урасою, и старый пес не отходил от них. Ваненок смотрел на них с презрением; окончив счет шкурок, Сын Гостя сказал ему:
— Русские знают цену вещам, а якут отдает три шкуры голубого песца за один медный чайник, потому что он ему нужен. Русский берет шкуры, которые не нужны ему, и он получает за каждого песца три раза по десяти медных чайников. Русские хитры, но и у якута никто не отнял разума.