Клады и кладоискатели

Иванов Ю. Н.

Поселясь в недешевом отеле, ждали они прибытия аппарата больше месяца и дождались… аккурат ко времени, когда в Сибири засквозили морозы, упали снега. Так что в конце ноября несолоно хлебавши Пуррок отъехал в Таллинн, а Митов с аппаратом в Берлин.

Далее из показаний явствует, что несколько последующих лет Пуррок неоднократно порывался войти в контакт с генконсульством. Лехт от его имени строчил просьбы о въезде в СССР, предложения о сотрудничестве, но все как-то впустую. Отмахивались наши инстанции. И лишь после вхождения Эстонии в состав СССР на Пуррока и его компаньона было наконец обращено внимание. Попутно в поле зрения органов оказался еще

один кладоискатель — Юри Соалисте: у него была целая обойма адресов различных кладов на территории СССР. Наконец, после серии допросов, куда Пуррок, Лехт и Соалисте приглашались поначалу лишь в качестве свидетелей, сжатое резюме руководства НКВД СССР в виде служебной записки легло на стол замнаркома внутренних дел СССР, комиссара госбезопасности III ранга Кобулова.

В сущности, именно с этого момента возникает «дело Пуррока». Еще формально не обвиняемого, но уже попавшего в жернова розыска, И пишет замнаркома размашисто зеленым карандашом наискось документа: «Вызовите Пуррока в Москву вместе с оперативным работником. Направьте на место для поиска золота совместно с начальником УЫКГБ тов. (нрзб. — Авторы). Результаты доложите. 4.6.41 г. Кобулов».

6 июня 1941 года на том же листе почерком помельче: «Тов. Борщеву. Прошу Вас организовать реализацию указания тов. Кобулова. Федоров».

7 июня 1941 года на том же листе, но еще скромнее: «Тов. Корниенко! Поручите тов. Шостакову заняться этим вопросом. Заготовьте запрос о Пурроке. Проследите за прибытием. Встретьте его и доложите мне. Борщев».

И в тот же день аккуратненько в уголке: «Шестакову. Исполнить. Корниенко».

Пуррока встретили, поселили в гостинице. А 9 июня 1941 года в сопровождении офицеров ГБ Кузьмина и Митрофанова он уже отбыл поездом Москва — Иркутск навстречу своей судьбе.

Начиная с 14 июня Кузьмин вел дневник, где ежедневно подробнейшим образом излагал ход событий. Дневник этот приложен к делу, точнее, к той части дела, которую не только обвиняемым, но даже прокурорам и членам особого совещания видеть не полагалось. В отдельной папочке с грифом. Перепечатанный в те еще времена, дневник занимает ни много ни мало 30 машинописных страниц. Дадим оттуда несколько извлечений.

«14.6.41 г. За 10, 11 и 12 июня. В поезде в разговоре с Пуррок (фамилию автор дневника не склоняет. — Авт.) уточнял, по каким путям отступала армия Колчака.

В разговоре со мной Пуррок очень часто говорил о плохом состоянии своего здоровья, что ему нужно серьезно лечиться. Я такие разговоры всегда сводил к тому, что все зависит от него, если будет обнаружено то, за чем мы едем, то он не только будет обеспечен лечением, но и вообще вознагражден. Пуррок после таких разговоров оставался очень доволен, так как видно по всему, что его интересует в первую очередь вознаграждение.

Пуррок мне сообщил следующие ориентировочные данные.

1. Отступление шло от района Новосибирска до ст. N.

2. Шли параллельно ж. д. пути с северной стороны полотна.

3. На ст. N пересекли ж. д. полотно и стали двигаться в южном направлении от железной дороги.

4. В 4–5 км от станции был закопан клад.

5. Когда закопали клад и пошли дальше, полковник Жвакин крикнул Пуррок; «Запишите: 5-я дорога от просеки вправо».

6. «Я, — говорит Пуррок, — когда уходил, то заметил, что мы закопали клад между трех пихт, а на них была повалена береза. В 1931 году, по моему мнению, я эту березу нашел, она имела такой же наклон (в северную сторону), но была наполовину сломана, пихт и пней я не обнаружил.

13

июня в 5 часов 30 минут по местному времени мы подъехали к ст. N, сдали вещи в камеру хранения, а сами отправились на место, где Пуррок с Лехтом были в 1931 году».

В тот же день Кузьмин разыскал старые карты, выяснил фамилии старожилов, знающих все проселочные и трактовые дороги и таежные тропы, спорил с Пурроком, поскольку пришел к выводу, что тот путает стороны железной дороги, заручился поддержкой НКВД и т. д. и т. п. В общем, запись событий этого дня заняла шесть страниц.

14 июня. «Всю ночь шел сильный дождь, утром прекратился. Дул сильный северо-западный ветер, на улице грязь, дороги размыло, но мы решили идти на поиски. Взяли с собой компас, рулетку, папку с бумагами и на всякий случай лопату и топорик».

Тут начались сомнения. Местный оперуполномоченный, знаток окрестностей Кротов разошелся с Пурроком в определении маршрута отступления Колчака. Много было споров. Цитата: «Пуррок подавлен, волнуется, плачет. Мы чувствуем, что он совершенно дезориентирован и не знает, что делать». Отшагали они в тот день 20–25 километров.

И вот что интересно: Кузьмин ежедневно через местное отделение НКВД отправлял в Москву подробное сообщение о ходе поисков.

15 июня. Очень подробный отчет о встрече со стариком Литвиновым, указавшим, где была первая просека (а надо было найти 5-ую дорогу от первой просеки). Установили вроде бы девять дорог. По всем рассказам и толкованиям была составлена «Примерная схема тракта с таежными дорогами, где проходила отступающая армия Колчака».

«Пуррок сегодня никакого участия в работе не принимал, лежит в постели в гостинице, заболел, не может ходить. В больнице ему сказали, что у него грыжа, прописали разные лекарства. Вечером с Митрофановым еще раз устроили Пуррок основательный допрос. Он совершенно как будто пришиблен. Я, говорит, даже сейчас себе не верю, что в 1931 году был с Лехтом на том месте, где зарыли клад, т. к. сейчас здесь все резко изменилось. Опять плачет, думает, что ему не верим».

Кузьмин намечает большой (на две машинописные страницы) план назавтра.

16 июня. Запись за этот день открывается фразой: «Сегодня мы окончательно убедились, что не Пуррок нам показывает, где зарыт клад, а я и Митрофанов ищем место при слабой и иногда противоречивой консультации Пуррок».

И дальше — мучительные размышления над вариантами поиска. Изучение карт, беседы со старожилами приводят Кузьмина к выводу о трех возможных путях отступления. Вроде бы отыскивается наконец и 5-я дорога. Отмечает: «Эта пятая дорога имеет все приметы, что здесь раньше росли крупные пихты, кедр, береза и осины, чего нет на других дорогах. Найти какие-либо углубления, которые указывают на осадок почвы, нам не удалось, т. к. очень густая и высокая трава, цветы и папоротник все сглаживают… Очень страдаем от мошкары, комаров и особенно лесных клещей».

Продолжается сбор сведений от местных жителей, вычерчиваются схемы и т. д. В плане на 17 июня, в частности: «Через НКВД подобрать трех землекопов для работы с разведочной группой инженеров (3 чел.)».

Намечено рыть шурфы глубиной 0,75 метра в три линии. Семистраничная запись 16 июня кончается словами: «Ну, пора спать. Время 1 час 15 минут, по небу ходят тучи, дует северный ветер».

17 июня. «Весь день размечали, где копать шурфы.»

18 июня. «Начать шурфовку не удалось, поскольку всех рабочих неожиданно мобилизовали на один день для выполнения «спецзадания».