Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха
Шрифт:
Официальному приглашению в Наркомат иностранных дела Ольга Константиновна ничуть не удивилась.
Встретивший ее в обозначенном кабинете молодой человек в полувоенном френче ей понравился. Невысокий крепыш лет тридцати. Крупная голова на сильной шее, широкий лоб. Темные пышные волосы, правда, уже с проседью. Коротко стриженные усы, бородка клинышком. При появлении посетительницы встал, представился Григорием Христофоровичем и даже почтительно прикоснулся губами к ее руке в перчатке.
– Я ваш поклонник, Ольга Константиновна. Присаживайтесь, пожалуйста. Не хотите ли чаю?
– Нет, спасибо
– Вот и славно, а то ведь чай у меня без сахара. Терпеть не могу сладкого.
– Григорий Христофорович, если возможно, давайте ближе к делу. Вы о чем-то хотели со мной поговорить. Вероятно, о моем заявлении?
– Совершенно верно, Ольга Константиновна. Вы пишете, что хотели бы отправиться в Германию для получения образования в области кинематографии. А что, там действительно снимают такое замечательное кино?
– Да, одно из лучших в мире. Там создана блестящая школа, одна из лучших в Европе. Там есть чему поучиться. И Анатолий Васильевич тоже так считает.
– Кто-кто? – заинтересовался «Григорий Христофорович».
– Луначарский.
– Ах, ну да, – улыбнулся хозяин кабинета. – Я видел ходатайство Наркомпроса по вашему вопросу. – И неожиданно спросил по-немецки:
– Sprehen Sie Deutch?
Ольга внимательно посмотрела на своего визави и, с трудом подбирая слова, с чудовищным акцентом попыталась ответить тоже по-немецки:
– Конечно. Ведь это мой второй язык. В семье мы разговаривали и по-русски, и по-немецки, и по-французски, кстати, тоже. Но это все так, на бытовом уровне, в Германии я надеюсь максимально совершенствовать свой немецкий. От этого зависит моя карьера. А вы тоже говорите по-немецки?
– Jawohl, mein Frau! Ведь это – часть моей работы.
– Браво.
– Ольга Константиновна, насколько мне известно, представителям нашей отечественной культуры, прежде всего сценического искусства, довольно непросто добиться признания на Западе… Все-таки музыка или живопись – более интернациональны, не нуждаются в переводе…
– Я не согласна с вами, – тут же возразила Ольга. – А разве пример Василия Ивановича Качалова малоубедителен? Он и его труппа уже третий год работают и в европейских странах, и в Америке. И, судя по газетным публикациям, их гастрольное турне проходит более чем успешно…
– Знаете, мне не хотелось бы вам напоминать, что качаловские актеры бежали в Европу вместе с белыми, – любезный тон «Григория Христофоровича» немного изменился, – и там пользуются их немалым покровительством и финансовой поддержкой. Но речь не о Качалове… Кстати, желание выехать в Германию исключительно ваше, Ольга Константиновна, или вашего мужа, Фридриха Яроши?
– Обоюдное, – отрезала Чехова.
Ее собеседник встал и легким шагом прошелся по кабинету. Чехова как актриса оценила его пластику.
– Вы разлюбили театр, Ольга Константиновна? Ведь Художественный театр – это наше национальное достояние. Со временем вы могли бы стать его украшением…
– Если бы там, как и раньше, ставили Чехова, Толстого, Горького, зарубежную классику, – то да. А сегодняшние спектакли, на мой взгляд, просто балаган, шутовство и плебейство. К тому же театр, к сожалению, стремительно стареет. Будущее только за кинематографом. Я не хочу упустить свой шанс стать киноактрисой.
– Я вас прекрасно понимаю, Ольга Константиновна, вы молоды, полны сил, энергии, амбициозных планов, хотите поскорее добиться признания. Со своей стороны обещаю сделать все, чтобы ускорить оформление ваших документов. Хотя и понимаю, что совершаю преступление.
– Какое же?
– Лишаю отечественных театралов вашего искусства.
– Еще раз благодарю за добрые слова, Григорий Христофорович.
– Ну что ж, будем считать вас моим человеком в Берлине. В связи с этим у меня к вам, очаровательная фрау Ольга, одна маленькая просьба. Мои коллеги, друзья время от времени по делам бывают в Германии. Не сочтите за труд оказывать им иногда, по возможности, какие-нибудь маленькие, может быть, чисто бытовые услуги. Согласны?.. А чтобы не возникало недоразумений, нам с вами нужно условиться о каком-нибудь знаке или, если хотите, только нашем с вами пароле, чтобы вы сразу могли отличить: от меня этот человек или просто какой-то прохвост, аферист.
– Конечно, согласна. А какой должен быть пароль?
– Да какой угодно. Набор бессмысленных слов, понятных только мне и вам. Ну, например… «Я – человек, который не любит ночевать в тростнике, так как боится комаров». По-русски. Устраивает?
– Отлично! – засмеялась Ольга.
Галантно целуя на прощание руку Чеховой, «Григорий Христофорович» доверительно, вполголоса проговорил:
– Позвольте один совет, Ольга Константиновна. Сторонитесь (для вашего же блага) близкого общения с эмигрантскими кругами. Я не имею в виду людей заблудших, несчастных, в силу тех или иных обстоятельств оказавшихся на Западе, а тех, кто строит планы своего победоносного возвращения в Россию. Они, поверьте, люди злобные, подлые и способные на все. Подальше держитесь от них, Ольга Константиновна, подальше. Ваше призвание – искусство…
«Григорий Христофорович» оказался человеком слова. Буквально через неделю-полторы Ольга со своим новым супругом Яроши получили разрешение на выезд в Германию. Взять с собой дочь, маму и сестру власти не позволили. «Это временная мера, не волнуйтесь понапрасну, Ольга Константиновна, – заверил ее Артузов, когда она в отчаянии вновь обратилась к нему. – Все образуется, вот увидите».
«Временная мера… временная мера… временная мера…» – эти слова молоточками отбивали дробь в ее голове в такт перестуку колес.
– Ольга, успокойся, – пытался утешить зареванную жену Фридрих. – Твоих просто решили оставить в качестве заложников. Они будут наблюдать, как ты будешь вести себя там, на Западе. Обычная практика…
Он помолчал, погладил ее по плечу и вновь начал нашептывать: «Не волнуйся, все образуется…» Ольга резко подняла голову и досадливо взглянула на него: он что, спелся с этим Григорием Христофоровичем? Ведь бубнит те же слова, как попугай…
Сил терпеть рядом с собой этого бывшего пленного австро-венгерских войск, красавца, выдававшего себя то за продюсера, то за литератора, у нее хватило только до Берлина. Все-таки дальняя, изнурительная дорога в неизвестность, а этот… персонаж как-никак мужчина. Перед конечной остановкой они холодно распрощались, и Фридрих Яроши исчез. Навсегда и в никуда.