Клан – моё государство 2.

Китлинский Алексей Алексеевич

– Иерархия есть?

– Мы существуем много лет, и нас ещё не обнаружили потому, что нет главарей. Все равны, но каждый сам по себе. Мой родной клан, в котором я вырос, к моим делам, что сейчас я клепаю, отношения не имеет. Однако, многих беру в работу по найму или в долю. Мы ведь денег не копим. У меня за душой копейки нет. Мне малого достаточно. Вон, мой капитал дрыхнет без задних ног. Он – в его двенадцать – как я в двадцать пять. По уму, то есть. Телом только ещё не дозрел. Учим на совесть, без промывания мозгов и инструкций, без распорядка. У нас другая степень организации учебного процесса. На первом этапе очень дисциплина нужна. Это обязательно. У меня её в должной степени не было, и как результат – пробелы

в знаниях, а от этого ошибки и промахи в работе. Иногда решения неверные принимаю. У него их не будет. Сергеев назвал меня Несси. Я его смерть в свои ошибки ввёл. Мой это промах. Поджимало мне сильно, как на грех, вы появились на горизонте. Ведь вам поручили ведение дела задолго до того, как его прекратили в КГБ разбирать и списали. Просто вы об этом не знали. Не сумел я хорошо всё просчитать. Ведь он, по сути, ничего не мог знать о том, что я представляю, и что за мной стоит. Он интуитивно увидел во мне, вторым каким-то зрением, огромный вес, при его опыте этого было достаточно вполне, чтобы не ошибиться в своём решении умереть. Только не думайте, что мне убивать просто. Я этим занимаюсь с детских лет, но психика человека перегрузки такие иногда не выдерживает. Стрессы отсутствуют только у манкуртов. Я в редких случаях прибегаю к убийству, но срываюсь порой, из-за жуткой аллергии на жадных и хамов. Спасу нет. Особенно, когда у нищего последнее отнимают.

– С определённого этапа индивидуально работаете с детьми, выходит, передавая их по цепочке от одного к другому?

– Да. Это в коммунизме все серые и в одинаковых робах, тоже серых. И поверьте мне, капитализм не на много от нас ушёл. Только они в другом серые. У них, у всех, одинаковые сдвиги в мозгах, для них главное деньги. Это желание неуёмное их иметь тоже окрашивает в мышиный цвет, хоть они и пытаются выделяться друг перед дружкой экстравагантностью поведения, одеждой и своими коллекциями ценностей, а на самом деле это попытка скрыть свою чёрную душу. Наш способ обучения требует времени и средств, терпения и способности учить. Ею не каждый человек наделён от природы.

– Кропотливая работа,- согласился Гунько.

– Это верно. Я Левко не наукам учу, он всё, что надо, сам прочтёт. Учу пониманию, точности определений, смысловым гибким восприятиям мира, духу. Знаете, как наши древние предки говорили: уму – разуму. Прекрасное слово – разум. Умный исполнитель – это и есть разум. Вот мы – что-то собранное из множества разумов. Когда один всех ведёт, а остальные слепо за ним прутся, хоть тресни – толку не будет. И если группа, партия – всё равно бедлам. А вот когда все сообща вместе двигаются – при хаосе, вроде, но идут – можно быть уверенным, что дойдут. В данный момент мы локальные задачи решаем, до глобальных ещё далеко. Что впереди по курсу – я не знаю. Вот так, Ефимович. Этот же карлик – Горбачёв – со своими подельниками и куриными мозгами вздумал огромную страну переустроить по своему желанию, по прихоти своей, при этом не заботясь о подрастающем поколении; не вложив в них сейчас, сию минуту, ты обречён. За это ему по голове его бестолковой и трахнут. И поделом.

Причалили рыбаки. Подошёл Мик и забрал лампу. Сашка поднялся и двинулся помогать. Гунько быстро намотал портянки и устремился следом.

– Вот это рыбалка,- громко кричал взбудораженный Евстефеев.- Два раза только завели бредень, а уже некуда ложить.

– Лодка маленькая,- сказал Гунько, глядя, что борта черпают воду.- Где же вы сидели?

– В воздухе,- радостно махая руками, как пропеллерами, объяснил Евстефеев.

Выгружали полчаса, после чего вернулись к костру греть замёрзшие руки.

– Мне надо выпить,- Евстефеев полез в рюкзак за бутылкой.- Кто имеет желание – присоединяйтесь,- предложил он, откупоривая.

На сто грамм согласились все, кроме Левко.

– Пойду закину перемёты,- сказал Сашка.- Самое время,- и исчез в темноте.

Мик

подал Евстефееву и Гунько спальные мешки, а сам, прихватив такой же, поднялся на обрыв, где и расположился.

– Павлович, приходил медведь по твоего тайменя,- укладываясь, стал рассказывать Гунько.- Подпалили ему шкуру.

– Я слышал, как он ревел. Мне ребята сказали, что, видно, пойман был с поличным. Так ему и надо,- Евстефеев влез в спальный мешок и застегнул молнию до половины.

Вернулся Сашка и сунул руки в огонь.

– Александр,- позвал шёпотом Гунько.- Вы не против продолжить тему разговора?

– Если спать не хочется – можно,- согласился Сашка.- Только говорите нормально. Мои не проснутся, даже если ядерный взрыв ухнет. На пятьдесят километров вокруг нас нет ни души,- Сашка подгрёб угли и вкатил в них большую корягу, после чего раскатал спальник рядом с Гунько и влез в него.

– Я кратко поведал Павловичу то, о чём мы с вами говорили. Школы имею в виду,- начал Гунько.- Девочек тоже берёте?

– Нет. Психология мешает. У слабого пола отсутствует индекс обучения. До пяти-семи лет равный уровень восприятия и усвоения материала, даже большие успехи, чем у мальчиков, а потом вдруг исчезают целые блоки информативные из памяти. Мы исследования провели и выяснили, что к моменту полового созревания что-то накрывает имеющийся уже материал или отодвигает в сторону. Что именно – не удалось определить, но сошлись на том, что это поэтика души. Рождается природная эмоциональность, она и мешает им нормально усваивать программу. Так что женщин мы не используем.

Гунько задумался на время и спросил:

– А отсутствие семьи не влияет? Ведь мать и отец – это большая часть будущего индивида.

– Спорный вопрос. Мы из них не камикадзе готовим, а обычных людей. Вот вы росли, и я уверен, что ни мать, ни отец вашим воспитанием особо не занимались. Правда, вы знали, что они у вас есть, что они рядом, заботятся о вас. Порой пожурят, вылупит батя иной раз за проказы – это для пользы, и на этом наука воспитания заканчивалась.

– Пожалуй, вы правы,- поддержал Сашку Евстефеев.

– Нашим родителям было не до нас. Нынешние родители на школу и вузы полагаются, а кто и чему учит – догадаться не трудно.

– Двор, улица, компания. Это основные учителя. Сомнительные и беспардонные. По уровню знаний – ноль, степень обучения одна – до тюрьмы. В лагере другие учителя: жадный до денег охранник с синим от пьянства носом и более опытные по срокам отсидки сокамерники, которые могут научить только одному – как снова сесть,- Сашка плюнул в костёр.- Семья даёт человеку определённый, сравнительно, рацион питания. Последнее время не во всех семьях нормальный, кстати. Также социально-бытовую грамотность, передаваемую тебе родителями, а чаще бабушками и дедушками, если они есть. Вот и всё, что может дать семья. Мы определили роль семьи в жизни молодого человека, как беззнаковую, но только в спокойной семье с нормальным достатком. Всё, что выше среднего достатка – зло, таких семей в Союзе очень мало. Как правило, это элита. Всё, что ниже среднего достатка – тоже зло. Это остальная, кроме элиты, часть населения. И получаются одни минусы, ибо семей, где показатель нулевой, ещё меньше, чем элитарных.

– Да,- сказал Гунько.-Я, лично, по своим внукам смотрю. Что из них выйдет?- он сделал неопределённый жест рукой.

– Вы правы,- высказался Евстефеев

– Александр, а вот пять языков – это не многовато?- Гунько всё никак не мог поверить, что это где-то существует – знание пяти языков к шести годам.

– Сколько времени вам надо, чтобы выучить наизусть страницу книги, стандартную?- спросил Сашка.

– Часа два,- ответил Гунько.- А что?

– Мне для этого необходимо чуть больше одной секунды. Мгновение,- Сашка щёлкнул языком, как затвором фотоаппарата, имитируя мгновение.- Потом воспроизведу через год, два, десять лет.