Классная дама
Шрифт:
Предположим, о планах убийцы каким-то образом стало известно десятикласснику, кандидату на золотую медаль. И в его душе вдруг воспылал огонь благородства, и он решил известить меня о надвигающейся опасности. Правда, он утверждает, что очень боится за свою жизнь и потому не подписался под запиской, не назвал мне человека, от которого исходит угроза, и вообще отказался со мной говорить. Все как будто логично. Но до тех пор, пока мы разговаривали в кустах, без свидетелей. Но затем мы продолжали разговор у столба, на глазах у полусотни школьников! И моего
Мысленно благодаря директрису, которая вольно или невольно помогла мне найти автора анонимки, чем избавила от лишней головной боли, я неторопливо поднимался в поселок. С каждым шагом туман становился плотнее. С чувством тоски я снова погружался в душное и сырое облако, где становился полуслепым, полуглухим, где предметы и люди виделись отчетливо лишь на близком расстоянии, что делало меня более уязвимым. Время от времени я останавливался и, затаив дыхание, прислушивался, надеясь вовремя уловить крадущиеся шаги убийцы. Лес, обступивший меня, был наполнен звуками; я вздрагивал и мой лоб покрывался испариной, когда из зарослей вдруг доносился сухой треск ветки или, громко хлопая крыльями, в небо взмывала встревоженная птица. Какое, однако, гадкое это чувство – ожидание выстрела в затылок!
Каким-то чудом я вышел на школьный двор с первого раза. Учеников уже и след простыл, рядом с моей машиной стояли директриса с ведомостями в руках и Ольга Андреевна со стопкой влажных нагрудных номеров.
– Явился не запылился! – с недоброй иронией встретила меня директриса. – Ну, что у тебя тут?
Она протянула руку, выхватила у меня тетрадь и, глянув на короткий перечень номеров, усмехнулась.
– Пять человек! А остальные, выходит, срезали?
Я, чувствуя себя подленьким стукачом, кивнул. Директриса вздохнула и развела руками.
– И что теперь прикажете делать? Ставить двойки пятидесяти девяти человекам?
Я обратил внимание, что Ольга Андреевна искоса заглядывает в тетрадь. Ее взгляд остановился на номере «56».
– Обратите внимание, Римма Федоровна, – сказала она, – что Рябцев не срезал.
– Ваш Рябцев, милочка, едва уложился в тройку! – отпарировала та и, вырвав список из тетради, смяла лист в кулаке.
– Этого не может быть, – холодно и твердо ответила Ольга Андреевна. – Рябцев лучше всех в школе бегает кросс!
– Это правда, – подтвердил я. – Он бежал так быстро, что мне пришлось довольно долго гоняться за ним, чтобы разглядеть его номер. Но потом мальчик был вынужден остановиться и помочь девочке, которая подвернула ногу.
– Что? Ногу? – удивилась директриса и вскинула брови. – Ничего не понимаю! При чем здесь нога?
Вряд ли в этот момент я производил впечатление очень умного человека. Директриса стопроцентно разочаровалась во мне. Она смотрела на меня как на безнадежного двоечника. В ее глазах легко читался укор, мол, что ж ты, растяпа, запорол такое важное
– Ну куда мог подеваться Белоносов? – произнесла она и с тревогой посмотрела в туман, словно злосчастный физрук слепо блуждал где-то рядом. – Никогда ведь не подводил! Что с ним могло случиться? Как я теперь без него?
После таких слов мне даже стало жалко физрука. Неужели это из-за меня такой замечательный, обязательный и незаменимый человек спрятался дома за семью замками?
Очень недовольная качеством проведения спортивного праздника, директриса распорядилась отнести номера в тренерскую и, не попрощавшись с нами, растворилась в тумане. Мы остались с Ольгой Андреевной одни в самом центре Молочной Вселенной.
– Про девушку, которая подвернула ногу, вы, конечно, придумали? – спросила учительница, повернувшись ко мне и очень доверительно взглянув в глаза.
– Про девушку как раз я сказал правду. А вот про то, что Рябцев ей помог, – придумал.
Ольга Андреевна не сводила с меня своих прекрасных подвижных глаз. Она стояла так близко от меня, что я улавливал хмельной запах шампуня, идущий от ее волос. Пальцами я невольно касался ее плаща, гладкого и мокрого, словно спина дельфина.
– Зачем? – медленно спросила она. – Зачем придумали?
Я не мог оторваться от завораживающего взгляда Ольги Андреевны. Теперь мне было понятно, почему Лешка два дня не вылезал из ее постели.
– Не мог же я признаться директрисе, что сам остановил его на повороте!
– А зачем вы его остановили? – допытывалась Ольга Андреевна. Мне показалось, что она незаметно, миллиметр за миллиметром, приближается ко мне, и вот мы стоим уже вплотную друг другу. Я стал рассматривать ее губы. У нее были очень хорошие, я бы сказал, изящные губы, между которыми влажно блестела белая ровная полоска зубов.
– Я хотел с ним поговорить.
– Поговорить? – со сдержанным негодованием спросила она. – И о чем, интересно бы знать, вы говорили?
Кто бы видел эти глаза! Они начинали сводить меня с ума. Мысли мои путались. Лавина чувств сметала их, как палатки альпинистов с крутого склона. Я вспомнил, в каком милом платье Ольга Андреевна стояла у плиты в доме Белоносова, и мне в голову взбрело навязчивое желание взять лицо учительницы в ладони, приблизить его к себе и поцеловать в губы. А потом расстегнуть ее плащ, скинуть его с ее плеч на асфальт…
– Но это наши личные мужские дела! – ответил я и, стараясь избавиться от власти чувств, отступил на шаг.
– Ничего подобного! – возразила Ольга Андреевна и взяла меня за руку, не позволяя мне слишком удалиться от нее. – Пока я классный руководитель Рябцева, пока я отвечаю за его учебу, у него не может быть никаких личных дел!
– Он попросил меня обучить его некоторым приемам самообороны, – ответил я.
– Вы говорите неправду!
– Хорошо, я скажу вам правду! Он сбился с дистанции и намотал лишних триста метров. А потом признался мне, что идет на золотую медаль и ему очень важен хороший результат.