Клаудиа, или Дети Испании. Книга первая
Шрифт:
– Пресвятая дева! А что королева?
– Королевская чета тут же покинула герцогиню. А на следующий день ей было предписано покинуть Мадрид и отправиться в самое отдаленное ее поместье, в Сан Лукар.
– Вот бедняжка. И она уехала?
– Да, через месяц после этого, сделав вид, что покидает столицу на три года из-за траура по мужу, который внезапно умер.
– Несчастный герцог. Ему же было никак не более сорока.
– Увы. Но он все последнее время болел, так что смерть его ни для кого не явилась неожиданностью.
– Но какова герцогиня! – с блестящими глазами вновь воскликнула
Насладившись произведенным эффектом, дон Луис позволил своим мыслям потечь еще в более свободном направлении и тут же вспомнил черные восторженные глаза в шпалере встречавших его монахинь.
– А что это за дикарка, которую мне пришлось едва ли не силой поставить на колени? – улыбнулся Луис-Мария.
– А, сестра Анна. Это одна из тех, кто пережил французское нападение, ваше высокопреосвященство.
– Бедный ребенок! Надеюсь, она осталась чиста? – кардинал многозначительно изогнул светло-каштановую бровь.
– О, да. Она пряталась в лесу.
– Прекрасно. Позовите ее.
И Клаудиу вновь привели туда, где она еще совсем недавно впервые услышала страшное слово «постриг». На этот раз она быстро преклонила колени и поцеловала протянутую руку, не выпуская при этом прижатую к груди книгу.
– Встаньте, дитя мое, – бархатным голосом произнес кардинал. – Я вижу, вы усердны и никогда не расстаетесь с писаниями святых отцов.
– Да, ваше высокопреосвященство. Я стараюсь читать как можно больше.
– Ti mantchaneis? – заметив, что в руках девочки греческая книга, спросил Луис-Мария, с явным удовольствием оглядывая точеное бледное личико, капризный, но твердо очерченный рот, упрямый подбородок и пылкие, но печальные глаза.
– Plutarhe, o hiere pater, – и Клаудиа протянула старинный том.
– Kai ti legei ton axion patera?
– Prepon esti ten men psuchen odune, ton de gastera semo askein.
– Pos kalos legeis, o pai! [54] Боже праведный, так эта малышка и в самом деле читает на греческом! – едва верил своим глазам кардинал.
54
– Что ты изучаешь?
– Плутарха, святой отец.
– И что говорит этот достойный муж.
– Следует упражнять душу горем, а желудок – голодом.
– Как прекрасно ты говоришь, дитя (греч.)
– И на латыни, и на французском, ваше высокопреосвященство, – радостно ответила Клаудиа, не видевшая в своих умениях ничего особенного, но обрадованная возможностью поделиться ими.
– Кто же научил тебя?
– Испанскому и греческому – падре Челестино в Бадалоне, а латинскому и французскому – амма Памфила, да хранят ее ангелы в Царствии Небесном.
– Так ты из дворян?
– Я – Клаудиа Рамирес Хуан Хосе Пейраса де Гризальва, ваше высокопреосвященство.
– Хм. И ты собираешься посвятить себя Богу?
Тут вдруг Клаудиа на мгновение растерялась. Сказать в лицо кардиналу, что вся ее жизнь здесь направлена лишь на то, чтобы выйти отсюда – немыслимо. Но и лгать… И снова страх пострижения охватил девушку. Она покраснела, низко опустила голову и пробормотала:
– Как
– Что ж, ступай. – Луис-Мария еще раз скользнул опытным мужским взглядом по стройному телу, проступающему сквозь тонкую ткань, и снова протянул руку для поцелуя. – Грешно скрывать такой перл учености и благочестия в вашей глуши, – небрежно заметил Вальябрига, как только за послушницей закрылась тяжелая дверь. – Как она сюда попала?
– Говорят, ее привезла мать Памфила. Вероятно, бедность семейства…
– Ее кто-нибудь навещает?
– Никто, ваше высокопреосвященство. И никакой почты.
Луис-Мария задумчиво посмотрел на свои длинные отполированные ногти.
– Вы будете отвечать мне за нее головой, мать Агнес. В силу некоторых обстоятельств я не могу торопиться, но через год я заберу ее у вас и переведу в одну обитель в Мадриде. А пока предоставьте ей все возможные в ее положении удобства: ну, тонкое белье, прогулки, хорошее вино… Через год она должна стать настоящим цветком. И не забывайте регулярно сообщать мне о ней – у меня, как вы понимаете, есть немало других дел, чтобы самому напоминать вам об этом.
С этого дня Клаудиа получила относительно большую, чем остальные, свободу и, не понимая причин, постаралась использовать ее на совершенствование своих знаний в области лекарственных трав и медицины. Теперь после заутрени она могла уходить в горы и собирать всевозможные корни, плоды и листья, чтобы, придя в монастырскую аптеку, внимательно выслушивать наставления старой матери Терезы.
– Вот алтей – это от першения в горле, а это кассия – при спазмах в желудке… А вот арникой надо пользоваться весьма осторожно, она может привести к черной меланхолии… Ну, а это ладонь Христа – спасение от всех болезней…
Часто в этих одиноких прогулках Клаудии приходила мысль о том, что можно вот так идти и идти по густым вянущим лугам и никогда больше не повернуть назад. Но она знала, что таким образом ей никогда не дойти до родной Бадалоны, ибо пропавшую королевскую салеску тут же кинуться искать повсюду, и первый встречный агент святой инквизиции, не обнаружив у нее на руках разрешения настоятельницы, вернет ее уже не в монастырь, а в подвал. Таких историй она наслушалась в обители предостаточно. Да и куда она пойдет? Не к падре же Челестино! И не в лачугу Педро, которого, конечно, уже давно там нет. А где искать донью Гедету? Значит, надо ждать другого выхода.
Но этот другой выход, намеки на который Клаудиа стала получать очень скоро, испугал ее не меньше пострига. Спустя пару месяцев после посещения кардинала аббатиса вызвала ее к себе и весьма любезным тоном поинтересовалась, устраивают ли послушницу Анну те условия, в которых она живет. Девушка, верная своему тайному оружию – послушанию, призналась, что большего ей не нужно. Тогда мать Агнес достала из складок своей рясы бархатную коробочку и фальшиво небрежным жестом протянула ее девушке.
– Его высокопреосвященство кардинал де Вальябрига высоко оценил твою ученость и твое рвение в соблюдении постов и служб – он присылает тебе это как залог его милости и ожидает от тебя еще большего усердия.