Клаузевиц

Свечин Александр Андреевич

В короткой пятидневной кампании 1815 года против армии возвратившегося с Эльбы Наполеона Клаузевиц занимал должность начальника штаба корпуса Тильмана, одного из четырех корпусов Блюхеровской армии. Но тогда как три другие корпуса решали судьбу Наполеона на поле сражения у Ватерлоо, корпус Тильмана находился у Вавра в заслона на второстепенном участке против французского корпуса Груши. А действия на второстепенном направлении никак не подходили к характеру Клаузевица: он в них не проявлял необходимой выдержки.

На другой день после сражения у Ватерлоо, когда Клаузевиц уже знал о решительном разгроме Наполеона, Груши атаковал Тильмана

у Вавра. Последний — очень посредственный генерал — отступил и впоследствии свалил ответственность за отступление на Клаузевица, будто бы посоветовавшего не ввязываться в упорное сопротивление против сильнейшего врага (18 тысяч против 33 тысяч человек), а отступить, так как с каждым шагом Груши вперед шансы полного его уничтожения нарастали. А Груши воспользовался этим отскоком, чтобы самому начать поспешное отступление, которое ему и удалось, несмотря на критическую обстановку. Таким образом, бой под Вавром представляет собой сомнительный стратегический успех.

Клаузевиц не завоевал себе славы в прусской армии. Мы будем иметь лишний случай убедиться в этом и в следующей главе.

Годы реакции (1815–1830)

Казалось бы, партия реформы, после одержанных ее вождем Гнейзенау блестящих побед в освободительной войне и повторного занятия Парижа в 1814 и 1815 годах, могла торжествовать. Но разгром французов, наоборот, позволил восторжествовать реакционерам — врагам реформы. Либералы были оттеснены. Гнейзенау и его друзья воистину могли задать себе горестный вопрос: за что мы боролись? Создание Германского союза, сохранившее раздробление Германии на ряд государств, являвшихся пережитками феодального строя, вызвало глубокое разочарование широких масс, стоявших за объединение.

Образовавшийся в 1815 году «Священный союз» смотрел с большой подозрительностью на все течения, имевшие опору в передовых кругах. Прусский реакционный генерал Кнезебек, через русского посла Поццо-ди-Борго, пугал Александра I призраком восстания, которое готовят друзья Гнейзенау. Прусскому королю стала известна фраза царя о том, что русская армия только что спасла Пруссию от французов, а теперь может быть придется спасать ее от собственных генералов и солдат. Меттерних говорил, что австрийская армия приходит в движение и останавливается по мановению императора, но прусский король не может утверждать это относительно своих войск. Поддержка, которую оказывала Англия партии реформ, прекратилась с падением Наполеона. Веллингтон доносил своему правительству, что Пруссия является государством, у которого более серьезная болезнь, чем была у Франции, и старался скомпрометировать Гнейзенау.

«В Берлине большинство так называемого хорошего общества состоит из бывших сторонников подчинения Франции, и эти последние задают здесь тон. Мы же и прочие здесь на счету как якобинцы и революционеры. Они говорят, что уже давно разгадали, кто мы такие, и потому-то так старательно работали все время против наших планов», — писал Клаузевиц Гнейзенау в 1815 году.

Очень мягкие по отношению к Франции условия мира 1815 года, на которых настоял Александр I, обидели прусскую армию, рассчитывавшую на крупную наживу. Появились недовольные в военных мундирах, что особенно пугало прусского короля. Блюхер демонстративно подал в отставку, чтобы показать, что неудовлетворительные условия мира вытекают не из объективных причин, а из слабости прусского короля.

Назначенный командовать войсками

в только что присоединенной к Пруссии Рейнской области, Гнейзенау пригласил своим начальником штаба Клаузевица. Весь состав офицеров штаба был подобран из лиц, эмигрировавших в 1812 году с Клаузевицем в Россию. Население, и в особенности либеральная буржуазия, торжественно приветствовало Гнейзенау при его поездках. Когда Гнейзенау возвращался из Трира на барке по Мозелю в Кобленц, по обеим сторонам Мозеля высыпало приветствовать его все население; собирался без особого приказания одетый в свои мундиры ландвер. В каждой деревне, мимо которой ехал Гнейзенау, был готов почетный караул.

«Буржуазия слишком захлестывает», — заметил Клаузевиц. Королю шли донесения о «генерале-демагоге», об «иностранце на прусской службе», «об обидчике дворянства», о «вожде пронунциаменто» [20] , как титуловали реакционеры Гнейзенау. Королю указывали на то, что ландвер — орудие буржуазии, готовое стать горой за Гнейзенау — многочисленнее регулярной армии и безопасность государства требует особых забот по его ослаблению и численному сокращению. Было пущено в ход крылатое слово: «лагерь Валленштейна в Кобленце». Гнейзенау обвинялся в том, что он дает слишком большую свободу либералам. В 1816 году уже наступил конец беспечальной жизни Клаузевица в Кобленце: Гнейзенау был вынужден подать прошение об отставке.

20

Военный переворот.

Как же чувствовал себя Клаузевиц, оказавшись вновь после эмиграции в лоне прусского государства? Он мечтал о переходе на голландскую службу, когда помимо него последовал его перевод в прусскую армию. Ему пришлось еще 17 лет тянуть лямку в Пруссии, но он оставался для нее чужим человеком и ощущал себя здесь в неменьшей степени наблюдателем со стороны, устраненным от действия и обреченным на созерцание, чем в 1812 году во время похода в России. От Пруссии он отделился, а понятие Германии в эту эпоху еще недостаточно материализовалось.

В 1807 году пламенный патриотизм пленного Клаузевица вызвал замечание Сталь, что Клаузевиц — самый подлинный немец из немцев. После 1814 года едва ли можно было допустить повторение этого комплимента. Сам Клаузевиц в письме к Гнейзенау в конце 1814 года признается, что у него «поток теплой крови жизни, долженствующий восстановить связь со старой Пруссией, направляется лишь по двум-трем каналам старых знакомств и дружбы». Он перестал понимать великопрусский патриотизм Гнейзенау, стремившегося добиться гегемонии Пруссии в Германском союзе.

Гнейзенау, приведенный в отчаяние ходом Венского конгресса, на котором притязания Пруссии встретили объединенный фронт Австрии и Франции, считался с вероятностью войны Пруссии на два или даже на три фронта и составил план борьбы против коалиции. Важнейшее значение в этом плане уделялось соглашению с Наполеоном, находившимся тогда еще на острове Эльбе. Высадка Наполеона во Франции должна была поднять знамя гражданской войны и вывести из строя коалиции Бурбонов, как союзников Австрии. Самую же Австрию следовало обезвредить угрозой революции среди угнетенных ею народностей — итальянцев, поляков, чехов. Таким образом, у Пруссии развязывались руки для устройства своих дел в Германии, и оставался единственный серьезный противник — Россия.