Клеопатра
Шрифт:
— Клянусь, Гармахис, клянусь! Пусть вечные мучения, ужаснее которых нельзя вообразить — более страшные, чем те, которые терзают меня теперь, — будут моим уделом, если я словом или звуком изменю тебе, хоть бы до конца жизни мне пришлось ждать известия от тебя!
— Хорошо! Сдержи же свою клятву! Нельзя дважды выдавать человека! Я иду совершать свою судьбу. Устраивай свою! Быть может, различные нити нашей жизни еще раз сплетутся, прежде чем ткань будет соткана! Прощай, Хармиона, ты, любившая меня, ты, которая ради этой любви обманула и погубила меня! Прощай!
Она дико взглянула на мое лицо, протянула руки, словно хотела обнять меня, потом, в полном отчаянии, упала на пол.
Я взял мешок с одеждой, посох
Она лежала на полу с распростертыми руками — белее своего белого платья; ее темные волосы разметались около нее, а прекрасное лицо она уткнула в пол.
Так я оставил ее, и прошло десять долгих лет, пока я снова не увидел Хармионы.
[Здесь кончается второй и самый большой свиток папируса.]
Часть III
МЕСТЬ ГАРМАХИСА
I
Бегство Гармахиса из Тарса. — Гармахис бросается в море как жертва морским богам. — Его пребывание на острове Кипр и возвращение в Абуфис. — Смерть Аменемхата
Я благополучно спустился с лестницы и очутился во дворе большого дома. До рассвета оставалось не более часа, кругом царила тишина. Последний гуляка допил свое вино, танцовщицы прекратили свои танцы. Город спал. Я подошел к воротам. Меня окликнул начальник стражи, закутанный в плащ.
— Кто идет? — спросил голос Бренна.
— Купец, если вам угодно, господин! Я привозил дары из Александрии одной госпоже, приближенней царицы, и задержался у ней, а теперь спешу на свою галеру! — отвечал я измененным голосом.
— Гм! — проворчал он. — Приближенные царицы долго задерживают своих гостей! Славно, самое время для пира! Пароль, господин торговец! Без пароля вам придется вернуться и просить гостеприимства у нашей госпожи!
— Антоний! Вот пароль, господин! Прекрасное имя! Я много путешествовал, но никогда не видал такого прекрасного мужа и великого полководца! Заметьте, господин! Я побывал далеко и видел много полководцев!
— Да, Антоний — слово хорошее, Антоний хороший воин, когда трезв и около него нет юбки, чтобы за ней волочиться, Я служил с Антонием и хорошо знал его слабости. Теперь у него много дела!
Бренн говорил это, не переставая шагать взад и вперед перед воротами, потом подвинулся вправо и пропустил меня.
— Прощай, Гармахис, иди! — прошептал Бренн быстро. — Не медли и потом хотя изредка вспоминай Бренна, который рисковал своей головой, чтобы спасти тебя! Прощай, друг! Я так бы хотел уплыть с тобой на север! — Он повернулся ко мне спиной и замурлыкал песню.
— Прощай, Бренн, честный человек! — ответил я, уходя; уже потом я узнал, что утром поднялись суматоха и крик, так как убийцы не нашли меня. Бренн же клялся, что, стоя на страже один, после полуночи, видел, как я вышел на крышу, потряс своей одеждой, которая превратилась в крылья, и улетел на небо, оставив его в полном изумлении. При дворе все, кто выслушал эту сказку, поверили, благодаря моей славе великого магика, и очень удивлялись этому чуду. Слух об этом дошел до Египта и восстановил мое доброе имя в глазах тех, кого я пре дал и обманул. Многие невежды среди них решили, что я действовал не по своей воле, а по приказанию богов, которые взяли меня на небо. До сих пор там существует поговорка: "Когда Гармахис придет, Египет опять будет свободен!"
Но, увы, Гармахис не придет! Клеопатра усомнилась в сказке и в испуге послала вооруженный корабль на поиски сирийского купца, но его не нашли.
Между тем я добрался до галеры, указанной мне Хармионой, нашел ее готовой к отплытию и подал письмо капитану, который с любопытством посмотрел на меня, но
Я взошел на корабль, и мы тихо отчалили вниз по течению реки. Беспрепятственно пройдя устье реки, наша галера скоро вышла в открытое море. Дул сильный попутный ветер, к ночи перешедший в сильную бурю. Моряки испугались и хотели вернуться в устье Кидна, но разъяренное море не допустило их. Всю ночь свирепствовала буря. К рассвету у нас сломалась мачта, и мы беспомощно носились по волнам. Я сидел неподвижно, закутавшись в плащ, и так как не выказывал страха, то матросы начали кричать, что я колдун; они хотели бросить меня в море, но капитан не позволил им. К рассвету ветер ослабел, но к полудню задул с ужасающей силой. В четыре часа пополудни мы очутились в виду острова Кипр, называемого Динаретом, где находится гора Олимп, и неслись прямо туда с страшной быстротой. Когда матросы увидели ужасные скалы, о которые разбивались с пеной и брызгами огромные волны, то перепугались до безумия и начали кричать, что я настоящий колдун и меня нужно бросить в воду, в жертву морским богам. Капитан теперь молчал. Когда матросы подошли ко мне, я встал и сказал им презрительно:
— Бросайте меня, если хотите, но, бросив меня, вы сами погибнете!
Действительно, я мало заботился о смерти, так как жизнь потеряла для меня всякий интерес, даже желал смерти, хотя и боялся предстать перед священной матерью Изидой. Но усталость и тоска преодолели даже этот страх, так что, когда матросы, совсем обезумевшие, как дикие звери, схватили меня, подняли и бросили в бушующие волны, я прочитал молитву Изиде и приготовился умереть. Но мне не суждено было умереть. Как только я выплыл на поверхность воды, то увидал бревно, плывущее около меня. Я ухватился за него и поплыл. Огромная волна подхватила меня, и я сел на бревно и плыл, подобно тому, как мальчиком учился плавать в водах Нила. Между тем на галере собрались все матросы смотреть, как я утону, но когда увидели меня, поднятого волной и проклинающего их, увидели мое лицо, которое совершенно изменилось, так как соленая морская вода смыла краску, они с ужасом закричали и упали на палубу. Через некоторое время, пока я несся к скалистому берегу, волны хлынули на корабль, перевернули его на бок и увлекли вниз, в бездонную пучину моря.
Галера потонула со всем экипажем. В это же время буря потопила галеру, которую Клеопатра послала на поиски сирийского купца. Таким образом, мои следы затерялись, и Клеопатра, наверное, поверив, что я умер, успокоилась.
Я плыл к берегу. Ветер ревел, соленая вода брызгала мне в лицо, я был один, лицом к лицу с бурей, и несся своим путем, в то время как морские птицы кричали над моей головой. Но я не чувствовал страха, какая-то дикая радость поднималась в сердце, и перед этой неминуемой опасностью любовь к жизни, казалось, снова пробудилась во мне. Я погружался, нырял, взлетал к низко нависшим облакам, падал в глубокие пропасти моря, пока не увидел перед собой скалистого берега, около которого кипели буруны. Сквозь рев и стон ветра я слышал глухой гул и гром камней, смываемых морем. О, как высоко очутился я — на гребне огромной волны, около пятидесяти локтей в вышину! Подо мной — зияющая бездна, надо мной — темное, непроницаемое небо! Кончено! Обрубок выскользнул из-под меня… Мешок с золотом и намокшая одежда увлекали меня вниз… Я начал тонуть…
Внизу — странный зеленый свет проникал через воду, потом настал мрак, и в этом мраке восстали предо мной картины прошлого. Картина за картиной — вся Моя жизнь прошла предо мной! В моих ушах звучала песнь соловья, рокот летнего моря и музыка торжествующего смеха Клеопатры, которая преследовала меня все нежнее, пока я погружался в вечный мрак.
Но жизнь вернулась ко мне вместе с ощущением ужасной боли и страдания. Я открыл глаза и увидел склонившиеся надо мной добрые лица в какой-то комнате.