Клеопатра
Шрифт:
На помощь Клеопатре и Цезарю уже спешили свежие силы. Правитель Иудеи привел три тысячи хорошо вооруженных солдат. Птолемей и Цезарь выступили им навстречу одновременно: один чтобы присоединиться, другой чтобы принять бой. В какой-то момент египетской кавалерии удалось отбросить римлян. На западном берегу Нила, между Александрией и территорией современного Каира разразился кровавый бой. Силы были приблизительно равны, но Цезарь одержал победу, совершив блистательный маневр и на рассвете внезапно атаковав египетский лагерь. Застигнутые врасплох египтяне побросали укрепления и бросились врассыпную, пытаясь укрыться в окопах. Кое-кому удалось спастись, но Птолемей, судя по всему, погиб; впрочем, гибель царя не оплакивали даже его вчерашние советники. Тела так и не нашли, хотя Цезарь приложил немало усилий, чтобы раздобыть золотые царские доспехи. Нил издавна считался волшебной, целительной рекой; его воды уносили и цариц в мешках, и младенцев в корзинах. Не хватало еще, чтобы царевич воскрес. Кстати, в будущем самозванец, выдававший себя за Птолемея, все же появился.
Цезарь во главе своей кавалерии возвратился в Александрию, где полководца ждал запоздалый прием, на который он, несомненно, рассчитывал несколько месяцев назад: «Горожане побросали оружие, оставили стены,
Почему он остался? Никаких убедительных политических причин для столь иррационального поступка закоренелого рационалиста не было. Можно подумать, что величайшего воина со времен Александра, «гения отваги и прозорливости» ослепила африканская песчаная буря. В общих словах Александрийскую войну можно охарактеризовать так: Цезарь с блеском вышел из глупого положения. Сам он винил северный ветер, «не позволявший никому отплыть от египетского берега». Веский довод, хотя тот же самый ветер не помешал прибыть подкреплению из Азии, которому в результате удалось переломить ход военных действий. Уж теперь-то Цезарю точно пора было возвращаться домой. Да и погода вскоре переменилась. Однако римлянин не спешил. Даже с потрепанной, усталой армией опасаться ему было нечего. Возможно, все дело было в огромных долгах Авлета, хотя сам полководец ни разу о нем не упомянул. Все дело, как обычно, было в деньгах или в любви. Им противостоять нелегко.
Здесь мы сталкиваемся с многозначительным молчанием. В мемуарах Цезаря (или того, кто на самом деле их писал), на которые мы опираемся, совершенно отсутствует личность центрального персонажа. О себе полководец пишет в отстраненной, стерильно бесстрастной манере и неизменно в третьем лице. Стиль его сочинений настолько ясен и сдержан, что им поневоле веришь. И не зря, хотя в своих собственных воспоминаниях Цезарь не пересекает Рубикон и не поджигает Александрийскую библиотеку. Обвинение в поджоге, по всей вероятности, беспочвенно. Скорее всего, на библиотеку перекинулось пламя с горящих доков. В результате пострадали запасы зерна и сравнительно небольшое количество свитков[16]. Как ни удивительно, в записках Цезаря не нашлось места Клеопатре, словно северный ветер развеял ее чары. Женатому мужчине, непозволительно задержавшемуся при восточном дворе, и суровому воину, подпавшему под влияние молодой царицы, не стоило распространяться о таких вещах. В продолжении записок Клеопатра появляется лишь однажды. По окончании войны римлянин дарует ей египетский трон, «ибо она всегда оставалась ему преданной». В интерпретации Цезаря Клеопатра предстает хорошей, послушной девочкой, и не более.
Разумеется, в Риме быстро заподозрили, что дело вовсе не в капризных ветрах и послушных девицах. Цицерон произносил одну обличительную речь за другой. Уже после смерти Цезаря Марк Антоний горячо доказывал, что его родственника удерживало в Египте «отнюдь не сладострастие». Плутарх придерживался иного мнения: «Что же до египетской войны, то эту кровопролитную, бесславную и совершенно бесполезную кампанию он развязал исключительно из страсти к Клеопатре» (быстро же все позабыли слова оракула, о том, что негоже спасать египетский трон римскими мечами). Вы можете возразить, что Цезарь не питал к царице никаких чувств, что они случайно оказались по одну сторону баррикад, но с таким же успехом можно утверждать, что и Клеопатра не питала никаких чувств к римлянину. Ее собственный вклад в борьбу за престол был ничтожен. Цезарь достиг своих целей, и теперь ему ничего не стоило отделаться от случайной союзницы. Не говоря уж о том, что, победив в войне, он имел полное право аннексировать Египет, так что в интересах Клеопатры было демонстрировать кротость и смирение. Потин отказался выплачивать египетский долг, а царица на это не решилась. Напрашивается вывод, что ей и вправду пришлось завлекать полководца чарами. Дион произнес очевидную вещь: «Цезарь передал Египет Клеопатре, ради которой он и вступил в эту войну». Сам историк находит это положение довольно неловким. Вернув себе престол, царица вышла за младшего брата, чтобы пресечь слухи о любовной связи с римским полководцем. На самом деле, утверждает Дион, «то было одно притворство, царица правила одна, а Цезаря принимала у себя по ночам». Египтянка и римлянин были неразлучны. Плутарх думал так же, но высказывался более сдержанно. Из его осторожных слов можно понять, что Цезарь проводил дни со своим войском, а ночи в объятиях Клеопатры. Обратно в Рим он не спешил. Александрийская война кончилась двадцать седьмого марта. Цезарь задержался у Клеопатры до середины июня.
Повод для торжества, безусловно, был, тем более после шести месяцев изматывающей осады. А праздновать, как мог бы подтвердить любой путешественник, добравшийся до тогдашнего Египта, Птолемеи умели. Если не считать поэмы, автор которой демонизирует Цезаря и не является большим поклонником Клеопатры, до нас не дошло ни одного описания пиршества в честь победы. Однако мы знаем, какими бывали царские пиры. Скромность и сдержанность были у александрийцев не в почете, а Клеопатра в сорок седьмом году едва ли стала бы требовать от подданных воздержания. Царица выиграла главную битву своей жизни, и «не было ничего такого, чего она не сделала бы ради Цезаря». Прежде ни один римский полководец не заходил так далеко в поддержке египетского правителя. Птолемей Тринадцатый, Потин и Ахилл сгинули. Теодот бежал, Арсиною взяли под стражу. Цезарь уничтожил всех до единого соперников Клеопатры в борьбе за трон. Теперь она могла править одна и чувствовала себя куда увереннее, чем прежде, куда увереннее, чем любой из ее предшественников-Птолемеев.
Даже в изгнании царицу окружали верные слуги, готовые исполнить любую прихоть своей госпожи. Весной сорок седьмого года их маленький отряд превратился в настоящую армию дегустаторов, писцов, фонарщиков, массажистов, привратников, глашатаев, счетоводов, чистильщиков серебра, хранителей благовоний, полировщиков жемчуга. Рядом с Клеопатрой был и новый соправитель. Чтобы удовлетворить чаяния народа, предпочитавшего видеть на троне супружескую пару, и заодно прикрыть грехи Цезаря, короновали двенадцатилетнего Птолемея Четырнадцатого. Свадьбу сыграли, как только мятежники сложили оружие. Описаний церемонии не сохранилось. С точки зрения Клеопатры, одно ничтожество пришлось заменить другим. Птолемей Четырнадцатый унаследовал титул покойного брата. Монет с его портретом не чеканили. Если у юного царя и были какие-то властные амбиции, он понимал, что их лучше держать при себе. Права голоса в государственных делах он, разумеется, не имел. Хотел или нет Цезарь присоединить Египет (если и хотел, то был вправе это сделать), он очень скоро обнаружил, что Клеопатра – плоть от плоти своей земли: стыдно потерять, опасно покорять, трудно управлять. Кое-кто из придворных все же остался верен своей царице; среди советников Клеопатры были те, кто служил еще ее отцу. Прочие поспешили примкнуть к победителям. Так поступила греческая знать, почти в полном составе выступившая на стороне мятежников.
При дворе у Клеопатры имелись недоброжелатели, и Цезарь наверняка об этом догадывался. Как позже напишет сам римлянин, «у него всегда находились верные друзья, способные защитить его от врагов, и ни одного надежного союзника, чтобы спастись от друзей». Своих врагов Клеопатра знала. С друзьями дело обстояло сложнее. Царица в союзе с римлянами воевала против тех, кто не хотел видеть римлян на своей земле, против тех, кто изгнал ее отца за дружбу с ними. Теперь ситуация изменилась. Среди придворных всегда был определенный процент потенциальных изменников, и война стала отличным поводом вывести плесень. Недруги Клеопатры дорого заплатили за свою дерзость. А сплетники – за длинные языки. Одних царедворцев изгнали, других казнили, и у тех и у других конфисковали имущество. Кого-то отравили, кому-то вонзили в спину нож, совсем как во времена Авлета. Волна кровавых чисток ожидала и армию. Начало нового правления отнюдь не было безоблачным.
Между тем во дворце и гавани хватало вполне земных, прозаических забот: зарыть рвы, убрать баррикады, расчистить руины, отстроить то, что было разрушено. Восстановить город, который современник назвал «самым большим и богатым, роскошным и прекрасным во всем просвещенном мире». Попавшие в Александрию путешественники не знали, чему удивляться больше: впечатляющим размерам столицы или ее несравненной красоте. И это еще до того, как они успевали познакомиться с ее неугомонными обитателями. «Увидев город, начинаешь сомневаться, хватит ли на земле людей, чтобы его заполнить. Повстречавшись с его жителями, спросишь себя, как все они помещаются на столь тесном клочке земли. Однако мы, как бы то ни было, помещаемся», – хвастался один александриец. Город украшало множество скульптур из розового или красного гранита и лилового порфира. Те, кто бывал в Афинах, утверждали, что монументы столицы Птолемеев – первоклассные копии греческих оригиналов. Это был не первый и не последний город, где утраченная мощь обернулась величием символики. Чем слабее становились Птолемеи тем грандиознее делались постройки, пышнее отделка. Двенадцатиметровые статуи Клеопатры Второй и Клеопатры Третьей из розового гранита встречали корабли в Александрийской гавани. Колоссальный сфинкс с головой сокола возвышался над дворцовой стеной. Сфинксы поменьше, в девять футов, охраняли городские храмы.
Один вид главной улицы Александрии мог лишить незадачливого путника дара речи: ширина этой улицы составляла тридцать метров, и равных ей в древнем мире не было. Утверждали, будто на то, чтобы пройти ее из конца в конец, понадобился бы целый день. По обрамленной резными колоннами, шелковыми тентами и величавыми фасадами Канопской дороге могли бы проехать в ряд девять грузовиков. Главные улицы города, каждая шириной в шесть футов, были вымощены брусчаткой, оборудованы стоками, а по ночам кое-где даже освещались. На центральных перекрестках – в десяти минутах ходьбы от дворца – вздымались в небо стройные известняковые колонны. Коренные египтяне, по большей части ткачи, селились в западной части Александрии, вокруг Серапеума, храма Осириса, в котором располагалась вторая городская библиотека. Большой прямоугольный храм, богато убранный золотом, серебром и бронзой, возвышался на искусственном холме в окружении садов и портиков. Это один из трех памятников эпохи Клеопатры, дошедших до наших дней. Еврейский квартал располагался на северо-востоке, неподалеку от дворца. Греки занимали трехэтажные особняки в центральных кварталах. У каждого района было свое ремесло: в одной части города готовили благовония и алебастровые горшочки для них, в другой с незапамятных времен жили стеклодувы. Дивный город терм и гимнасиев, дворцов и кладбищ, театров, храмов и синагог растянулся на много миль с востока на запад. Под окружавшей его известняковой стеной с круглыми сторожевыми башнями, в обоих концах Канопской дороги располагались дома свиданий. Александрию с утра до ночи наполняли стук лошадиных копыт, крики уличных торговцев, акробатов, предсказателей, ростовщиков. Над улицами витал пряный аромат специй, смешанный с острым, свежим запахом моря. Длинноногие ибисы, черные и белые, бродили по обочинам в поисках еды. До самого вечера, когда пылающий солнечный диск опускался за линию горизонта, город оставался хаосом музыки, шума и цвета, калейдоскопом золота и пурпура. Александрия была столицей обостренной чувственности и утонченного интеллектуализма, Парижем древнего мира: город высокий в своих устремлениях и бесстыдный в своей роскоши, идеальное место, чтобы потратить наследство, написать поэму, найти (или потерять) любовь, поправить здоровье, начать новую жизнь или просто отдохнуть после десяти титанических лет, потраченных на завоевание Италии, Испании и Греции.