Клеймо оборотня
Шрифт:
— Если я убью его, то на свете станет одним евреем меньше, а следовательно, у меня будет меньше хлопот. — Он сделал еще глоток. — Я иногда думаю, как это было бы благоразумно перебить их всех до единого, раз и навсегда.
Страбо не придал особого значения этим словам. Он отлично знал, что Пилат, как всякий добропорядочный римлянин, преклоняется перед властью закона. Однако сама мысль о мире, свободном от всей еврейской нечисти, показалась ему восхитительной.
— Гай, — умоляюще сказала
Пилат откинулся в кресле и оценивающе оглядел жену.
— А что я получу взамен, Клаудиа? Каифа предпочитает не говорить об этом открыто, однако дал понять, что в случае утверждения мною смертного приговора по делу этого возмутителя спокойствия, открыто осуждающего продажность иудейских священнослужителей, он подарит мне один тихий и послушный городок со всеми жителями и домами. А что предложишь мне ты в обмен за свободу этого человека?
Она нахмурилась.
— О ч-чем это ты?
— Все очень просто, дорогая, — улыбнулся Пилат, — я женился на тебе в надежде, что этот брак поможет мне обрести власть, богатство и влияние, но просчитался. Я не получил ничего, и потому хочу избавиться от тебя и подыскать более выгодную партию.
Замешательство Клаудии сменилось гневом.
— Развод? Ты не посмеешь!
— Нет, конечно, нет, — согласился Пилат. — Даже в немилости, ты все равно остаешься внучатой племянницей императора. И я сомневаюсь, что Либерию понравилось бы, вышвырни я тебя вон. — Он подался вперед. — А вот если бы выставить против тебя обвинения в измене, в политическом заговоре против Рима в союзе с этими парфянскими религиозными фанатиками, выкормышами Заратустры — ведь, в конце концов, Парфяния открыто враждует с Римом — и при этом ты не попытаешься опровергнуть это обвинение, вот тогда я смогу со спокойной душой казнить тебя и избавиться от нашего ненавистного брака, да еще и благодарность императора заслужу.
Она смотрела на него, широко открыв глаза, не веря своим ушам.
— Ты сошел с ума!
— Нисколько. — Он спокойно покачал головой. — Я всего лишь хочу сказать, что если тебе так дорога жизнь Иешуа, то вот — тебе предоставляется возможность обменять ее на твою. — Он улыбнулся. — Все эти странные восточные религии твердят о жизни после смерти, верно? Так вот, дорогая Клаудиа, я предлагаю тебе почетное место в загробной жизни, в царстве… — как бишь его зовут?.. Ахура? — да, в царстве Ахуры.
— Это нелепо! — гневно бросила Клаудиа.
— Стало быть, ты не принимаешь моего предложения?
— Разумеется, нет!
— А ведь я не шучу, Клаудиа, — сказал Пилат, не сводя с нее глаз. — Я пока еще далеко не уверен, что мне удастся спасти этого человека, да, собственно, и не собираюсь особенно
— Никогда!
Он мрачно рассмеялся.
— Вот и все, что осталось от твоей очередной горячей любви к очередному богу.
Пилат обернулся на звук шагов и увидел охранника с арестованным.
— Ладно, Клаудиа, оставь меня. Иди, принеси в жертву быка или еще чем-нибудь займись. А у меня дела.
Он отвернулся от нее и взглянул на пленника.
— Это тот самый человек? — спросил он Страбо.
— Да, мой господин, — ответил центурион.
— Ну, что ж, приятель… — начал было прокуратор, но вдруг сурово нахмурился, заметив, что пленник даже не смотрит в его сторону. Арестованный не сводил глаз с супруги Пилата Клаудии, и лицо его при этом выражало полное замешательство.
— Клаудиа, я сказал, уходи! Удались немедленно!
— Клаудиа Прокула развернулась и, пылая гневом, взбежала по лестнице на верхний этаж.
Страбо засмеялся.
— Похоже, госпожа Клаудиа приняла ваше предложение всерьез!
— А кто тебе сказал, что это шутки? — мрачно пробурчал Пилат и обратился к пленнику:
— Настоятельно советую тебе не разглядывать римских женщин с такой бесцеремонностью. — Он допил остатки вина из графина. — Как тебя зовут?
Внимание пленника все еще было приковано к лестнице, по которой удалилась Клаудиа, и он ответил не сразу:
— Я… не знаю своего имени.
Пилат поднял глаза на Страбо.
— Он что, идиот?
— Не знаю, мой господин. Он сказал нам, что он халдеянин.
— Хорошо, халдеянин. Раз ты хочешь сойти в могилу безымянным, мне все равно. До меня дошло, что тебе известен некий Иешуа, проповедник из Назарета. Это правда?
— Известен? — переспросил халдей. — Нет, я не знаком с ним. Я лишь следовал за ним, наблюдал, слушал в надежде, что он сможет мне помочь. Но я никогда не приближался к нему. В конце концов, я понял, что его посулы не для меня.
— В самом деле? — Пилат уже начал подозревать, что толку от этого человека не будет. — И что же он сулит?
— Вечную жизнь, — просто ответил халдей.
— Ах вечную жизнь! — с насмешливой задумчивостью повторил прокуратор. — А ты, значит, вечно жить не хочешь.
— Нет.
— А чего же ты хочешь?
— Смерти.
Пилат рассмеялся.
— Ну, это мы тебе сможем устроить, халдеянин. Страбо, за что он арестован?
— Убийство, мой господин, — ответил центурион. — Но, может, стоит спросить его, о чем проповедовал назарянин?