Клеймо Солнца

Пауль Анна

— И ещё, — добавляет Джонс, но замолкает, словно не уверенный, стоит ли говорить. — Постарайся не геройствовать без особой нужды, — всё-таки решается он, а я ехидно спрашиваю:

— Что, Счастливчик, непривычно оставаться на обочине? Не хочется много часов оставаться в генеральской машине с Бронсоном и его дочерью под охраной славного Харриса?

— Это не смешно, — замечает Алан почти обиженно. — Не стоит дразнить меня. Сегодня тебе пригодится удача.

Это вообще не смешно, но без сарказма этот вечер я не переживу. Поэтому замечаю ровным

тоном:

— Удача для счастливчиков. Чёрные монахи не вверяют ей успех операции.

— Не вверяли, — поправляет Джонс, — и похоже, зря, учитывая, что ты — последний из них.

Намёк понят, но я делаю глубокий вдох и молча сажусь в машину. Мой взгляд на мгновение выхватывает в зеркале заднего вида зелёные глаза. Большие и влажные от подступающих слёз.

Удача или чудо, но без божественного вмешательства сегодня точно никак не обойтись.

— Подкинешь? — из окна с другой стороны машины раздаётся голос Коди.

Я киваю, и мы с Аланом смотрим друг на друга, пока мой друг обходит машину и забирается на место рядом со мной. Я завожу двигатель, мы трогаемся, и, когда Виктория отъезжает от лагеря и начинает карабкаться по холму над низиной, в которой мы собирались, включаю фары, ведь теперь можно уже не скрываться. В зеркале заднего вида я замечаю в полумраке фигуру мужчины, которого узнал бы даже без света фар.

Конечно, серый кардинал сегодня здесь.

Да-а-а, в этот раз генерал заручился поддержкой не самых плохих союзников: начальника информационной безопасности Третьего крыла и… моей.

Виктория оказывается на вершине холма, и ещё несколько последних секунд я вижу фигуру Ньюта Оутинса. Мужчина смотрит нам вслед, и я уверен, что если бы мы сейчас оказались рядом, то наверняка увидел бы в его взгляде немой укор и грусть…

— Ну что? — спрашиваю Коди, как только выезжаем на дорогу. — Всё готово?

— У генерала? — уточняет он сосредоточенно, и я бросаю на него озадаченные взгляды. Сегодня непростой вечер, но даже в такой ситуации видеть Практиканта собранным, а не напуганным более чем непривычно. — Да. И не только у него.

— Есть важные вопросы, которые нужно решить?

— Да-а-а, — тянет он задумчиво, не сводя взгляда с дороги, а потом снимает чёрную куртку, сворачивает её и кладёт на приборную панель перед собой.

— Элеонора знает, что делать.

Мне хочется мученически застонать, и приходится всеми силами сдерживать порыв.

— Будем надеяться, до этого не дойдёт, — произношу я сквозь зубы.

— Будем, — соглашается Коди.

Впереди уже показывается мост на Материк, и поэтому спрашиваю друга:

— Это всё?

— Да, — подтверждает он напряжённо и наконец смотрит на меня.

Несмотря на собранность парня, его взгляд ощущается как лихорадочный и назойливый.

— С богом! — тихо говорит он и начинает открывать дверь за несколько секунд до того, как я останавливаю Викторию на обочине.

Коди уже почти выходит, когда говорю вдогонку:

— Почему ты всё-таки принял такое решение?

Спина

друга напрягается. Он не поворачивается, но до меня доносится ответ:

— Потому что это правильно, — друг медлит, но потом добавляет: — По крайней мере, пока что мне так кажется.

Не успеваю ничего сказать, как он скрывается за дверью. Нам тоже не стоит терять время, поэтому я завожу Викторию и гоню по дороге, пока мы не добираемся до моста, а потом немного сбрасываю скорость, когда раздаётся восхищённый и даже благоговейный шёпот Габриэллы:

— Что это?! Я чувствую тепло. И силу.

— Всё верно. Солнечная печь, — отвечаю я, когда мы съезжаем с моста на Материк, прямо к огромному сооружению, покрытому изогнутыми зеркалами. — Днём мы даже не смогли бы взглянуть на это здание, ведь сияние слишком сильное: напротив — поле с зеркальными квадратами.

Габи следит за тем, в какую сторону я киваю головой, и, присмотревшись, удивляется:

— Их так много!..

— Здание нужно, чтобы вырабатывать и концентрировать высокие температуры, без которых невозможно получать электроэнергию, плавить сталь, создавать наноматериалы и водородное топливо, а ещё тестировать космические аппараты.

Я решаю не добавлять, что в природе практически не существует материала, который нельзя было бы расплавить в Солнечной печи. А ещё не осмеливаюсь сказать, что внутри этого безобидного с виду здания находится особое место, от которого лучше держаться подальше. Молчу и о том, что не оказаться там у нас почти нет шансов…

— Такие, как тот, что доставил меня сюда? — шепчет Габи, и я отвечаю ей так же тихо:

— Да, и такие. Нам — вон туда, — указываю, куда смотреть, как раз в тот момент, когда дорога резко поворачивает вправо, и становится видно, что к зданию примыкает второе — высокое и тонкое, только вот оно не стоит на земле, а будто подвешено в воздухе и парит.

— Шахта, — предупреждаю я. — Раньше её время от времени перемещали с места на место, присоединяли к разным зданиям в городе, но потом этот архитектурный паразит, который питается за счёт соседнего сооружения и использует его энергию и инфраструктуру, намертво прикрепился к Солнечной печи.

— То есть владелец Шахты использует её тепло и силу?

— Именно, — подтверждаю я и продолжаю рассказ, который помогает хотя бы немного отвлечься и мне самому, и, похоже, даже Габриэлле. — На планете в шахтах добывали полезные ископаемые, а где сырьё, там богатства; у кого больше денег, тот сильнее. Здесь тоже неплохо зарабатывают.

Мы приближаемся к Солнечной печи, и я глушу Викторию недалеко от небольшого парка прямо под Шахтой, который в свете софитов переливается разными цветами. Там уже стоит одна, пока ещё не припаркованная машина, и я с лёгкостью узнаю двух выходящих из неё солдат из команды Бронсона. Они выглядят расслабленными и достаточно мирными, чтобы их без проблем впустили в клуб, но я набираю на ленте генерала и, услышав его короткое «да», тихо докладываю: