Клеймо Солнца
Шрифт:
Нона даже не поворачивается в мою сторону, равно как и авгура, ведь они увлечены лишь друг другом, но мне хочется провалиться под землю, когда Аврея продолжает:
— Рядом с тобой находится такая эдемка, которая служит примером молодым девушкам. Любая другая хотела бы иметь такую подругу, а ты этого не ценишь.
По моему телу как будто ползут змеи: похвала Авреи пугает меня больше, чем её гнев. Я внимательно разглядываю свои запястья: фиолетовые вены, которые просвечиваются сквозь кожу.
Авгура понижает голос, когда говорит:
— Родителям Габи
Как я не люблю, когда напоминают, чья я внучка, а тем более, говорят о моих родителях!
Я ошеломлённо поднимаю голову и смотрю на авгуров. Аврея смотрит то на Флику, то на Гилара: оба они недовольно качают головой, намекая, что это было слишком.
— Мы ждали, когда же твоя совесть проснётся ото сна и даст о себе знать, однако планета совершает обороты вокруг Солнца, но ничего не происходит, — возвращается Аврея к прежней теме так уверенно, как будто не видела недовольства двух других авгуров. — Твои флюиды создают трещины в энергетическом поле, ты разрушаешь идеальный мир, в котором всем уютно и счастливо живётся. Ты, как и прежде, смеешь не являться на молитвы…
— Сегодня я была! — вдруг перебивает Нона, и мне хочется дёрнуть подругу за руку, чтобы она молчала. — И на Истинные всегда прихожу!
— … а если даже их не пропускаешь, — продолжает Аврея, словно и не слышала возражения Ноны, — то молишься вполсилы, с таким видом, будто это вообще не важно и тебе даже неприятно находиться рядом с другими эдемами. Когда ближние молятся вместе, то так выражают своё доверие, уверенность в чистоте друг друга. Общие молитвы не по душе только тем, кому есть, что скрывать.
В моей голове мелькает мысль, что это не честно, ведь Нона действительно молилась утром вместе со всеми, а если уже кто и пропустил молитву, то это я. Нужно заступиться за подругу, просто ради справедливости, однако моя дерзость сворачивается в груди клубочком, стоит представить, как грозный взгляд Авреи обратится ко мне.
Пока я, склонив голову, пытаюсь собраться с силами, авгура уже называет другой аргумент, и с ним, в отличие от первого, спорить гораздо труднее:
— Ты грубишь ближним. Сегодня утром на Главной поляне я стала свидетелем того, как ты разговаривала с Шейлой.
Я почти различаю смешок Ноны, и мне ещё сильнее хочется дёрнуть её за руку, чтобы предупредить, какие последствия могут её ждать, ведь авгурам ничего не стоит вернуть ближних обратно и всё-таки устроить Народный суд.
— Шейла призывала хвастаться друг перед другом инсигниями, но вы учили нас, что это неправильно. Я лишь напомнила ближней о хороших манерах.
Нона права. На этот раз я всё-таки заставляю себя открыть рот и произнести, пускай и слабым голосом:
— Шейла начала говорить о своём будущем защитнике и комплементарных инсигниях, — взгляды всех авгуров сосредотачиваются на мне, но ярче всех я чувствую взгляд Авреи, опаляющий кожу, как Солнце в полдень. — Но Шейла говорила непозволительно сердито.
От Ноны расходятся волны благодарности и почти физически касаются моих плеч, но она слишком гордая, чтобы обменяться
— Это не оправдание, — отрезает Аврея, хоть мне кажется, что Шейлу всё-таки ждёт серьёзный разговор со старейшинами. — Нона, ты старше. Вы стояли в опасной близости друг от друга, так, будто собирались… подраться.
Столь жёсткое слово разрезает воздух, заставляя нас всех разом удивлённо выдохнуть.
— Это было бы недопустимо, — нарушает Гилар внезапно воцарившееся неловкое молчание. — Совершенно невозможно.
Его усмиряющий голос не выражает сколько-нибудь сильных эмоций — только призыв к благоразумию. Его замечание — это слова авгура, который всегда остаётся голосом совести и нравственным наставником.
— Это было бы преступно, — распаляется Аврея, и её голос после спокойного тона Гилара звучит ещё более страстно. — К тому же, все мы знаем, почему Нона так болезненно реагирует на разговоры об инсигниях.
Мы все замираем.
Теперь голос авгуры сочился иронией и даже сарказмом.
Женщине это позволено, ведь она должна защищать наши устои, но я всё равно столбенею, слыша неприкрытую издёвку.
— Аврея, — тихо окликает Флика, лишь этим напоминая о грани, которую не стоит пересекать, но о чём идёт речь, понимает каждый из присутствующих.
Моя подруга заметно напрягается. Даже дёрни я её сейчас за руку, это не поможет. Внутри всё сжимается, когда она открывает рот, и я с ужасом жду, что из него вырвется, но на удивление Нона держит себя в руках и говорит как можно учтивее:
— В чём ещё меня обвиняют?
— Ты часто не даёшь своё согласие на галоклин, — Аврея приводит третий аргумент с готовностью: ход этого разговора она явно продумывала заранее.
Почему-то от такой мысли меня начинает мутить. Но, к моему удивлению, Нона облегчённо выдыхает:
— Вашим фантомам моё согласие не требовалось, — она говорит резко, но что-то в её тоне наталкивает на мысль, что дерзость наигранная. — Разве это не является нашим священным правом — отказаться от встречи с фантомом? Или авгура защищает лишь некоторые устои?
Ирония и сарказм в отношении авгуры точно недопустимы, тем более, когда их использует юная эдемка, тем более, когда у этой девушки история такая, как у Ноны…
На лице Авреи застывает удивление, а затем оно сменяется возмущением, словно старейшина стала свидетелем того, как во время молитвы какой-то болван начал громко бить в барабаны.
— Аврея, — тихо предостерегает Гилар, его голос звучит напряжённо. — Нона, выбирай, пожалуйста, выражения, когда разговариваешь с авгурой.
— Ты не оставила нам выбора, — Аврея буквально шипит, когда, игнорируя слова Гилара, изо всех сил старается сдержаться, но слова срываются с языка без осознанной на то воли. — Пропуск молитв, особенно Истинных, отказ от галоклина, грубое общение со своими ближними. Ты считаешь, этого мало для того, чтобы мы были в праве… — авгура вдруг замолкает, подыскивая правильное слово под внимательным взглядом двух других старейшин.