Клеймо
Шрифт:
— В больницу уже вызван полицейский. У него к вам несколько вопросов. Как только доктор Маккена закончит…
— Не надо полиции! — резко перебила она.
Разбуженная дочь громко заплакала от испуга.
Женщина нетвердой рукой прикоснулась к ее лбу и просительно посмотрела на мужчин.
— Ничего с нами не случится, — сказала она тихо и неуверенно. — И мне незачем с кем-то разговаривать. Просто отпустите меня домой.
Люк и Деннис переглянулись.
Взгляд женщины блуждал между трясущимися руками и девочкой.
На интеркоме снова зажегся индикатор вызова.
— Доктор
Красный светодиод погас.
— Миссис Эриксон, мы готовы вам помочь, — продолжил Деннис. — Когда мы видим, что раны и ушибы нельзя объяснить случайным падением, то обязаны поставить в известность полицию и окружной Департамент по делам матери и ребенка. Это не значит, что все заранее решено. Просто мы уверены, что причиной повреждений вполне мог быть другой человек. Понимаете, о чем речь?
— Да.
— Надеюсь, что вы также понимаете, что забота о вас — наша прямая обязанность. Мы должны знать, что вы и ваша дочь вне опасности. Уверен, вам хочется того же.
Она кивнула, не поднимая глаз. Защитные экраны опускались.
— Мы можем помочь вам справиться с проблемой.
— Нет у меня никаких проблем.
— Напрасно вы так считаете, — вмешался Люк.
Деннис бросил на него протестующий взгляд, в котором читалось: «Я справлюсь сам». Но Люк уже понял, что вряд ли. По не вполне понятным причинам жестоко избитая женщина предпочитала искать убежище в объятиях истязателя. Казалось, она взвалила себе на плечи чувства стыда и несостоятельности как неотъемлемую часть своей личности.
В комнате повисла безысходность. Наблюдая, как женщина нервно растирает пальцами ладони, Люк пытался понять: разве можно безропотно сносить побои и молчать? Какие силы заставили подчиниться чудовищу, избившему ребенка? Ее ребенка.
И в то же время она все-таки пришла в больницу. Значит, в глубине души умоляла о помощи. Размышления были прерваны сердитыми мужскими криками: ниже этажом, в вестибюле, разразился тирадой рассвирепевший супруг. Затем послышался оглушительный хлопок — чей-то кулак врезался то ли в стену, то ли в столешницу. Миссис Эриксон вздрогнула, учащенно задышала и побледнела от страха.
Кальдерон стоял на обочине тротуара перед терминалом и провожал взглядом «скорую помощь». По обеим сторонам дороги вспыхивали тормозные фонари перестраивающихся машин — поток транспорта расступался, как волны морские перед народом израильским. Наконец сирена затихла вдали, зевнув напоследок низким басом.
— Что это значит? Ты его упустил? — спросил голос в наушнике. Встроенная в мобильный телефон функция шифрования убирала слабые модуляции оцифрованной речи клиента, придавая словам неестественное звучание.
Кальдерон поправил закрепленный за правым ухом микрофон, свисавший на тонкой ножке.
— Мальчика на каталке забрала бригада медиков. Никакой возможности перехвата не представилось: вокруг полно охранников и полиции. Я был бессилен.
Он расстегнул черный пиджак. Заглушая уличный шум, прикрыл левое ухо ладонью. Воротник
После семисекундной задержки, вызванной процессом шифрации, голос клиента послышался вновь:
— Он был жив?
— Да, но дышал с большим трудом. — Кальдерон отодвинулся подальше от шумной китайской парочки, которая препиралась меж собой на кантонском диалекте, а заодно и от трех видеокамер наблюдения, вмонтированных в потолок над багажным транспортером. — Служба безопасности аэропорта перекрыла все подходы, и я мало что увидел.
Воспользовавшись суматохой, Кальдерон присоединился к толпе зевак, следивших, как бригада медиков в голубых комбинезонах — с неуместно веселой, радужной эмблемой на груди — бежала рысью по обеим сторонам каталки с объектом их миссии. Носилки на колесиках проследовали через зал выдачи багажа со скоростью курьерского поезда, и ему удалось лишь мельком увидеть лицо в кислородной маске.
— А мальчик наш? Ты уверен? — спросил безжизненный голос в наушниках.
Функция шифрования не давала отчета, что оставалось за кадром. Тон клиентского голоса был непривычно высок, а отсутствие естественной человеческой интонации надежно маскировало источник разговора.
— Уверен. Мой человек на выходе подтверждает это, — сказал Кальдерон. — Кроме того, рядом с носилками была мать; описание соответствует фотографии. По ходу дела один из медиков забрасывал ее вопросами.
Он прикусил верхнюю губу. Под приклеенными усами начинало зудеть. Зато не доставляли неудобств остальные детали маскировки: заложенные за щеки импланты, округлявшие лицо, темные очки и парик, достаточно длинный, чтобы скрыть левое ухо, нижняя часть которого отсутствовала.
Небольшая группа туристов, увешанных фотокамерами, высыпала на улицу. Кальдерон отвернулся от прицела объектива беспрестанно щелкающей дамы, у которой знак остановки такси вызвал неподдельный интерес.
В ту же минуту какой-то смуглый молодой человек подтолкнул его в бок. Из наушников, болтавшихся на шее, доносилась музыка в стиле рэп. Правая рука псевдошофера инстинктивно дернулась к наплечной кобуре, встретив пустоту: оружие он оставил в багажнике.
Прошло еще несколько секунд, прежде чем голос в наушниках осведомился:
— Ты знаешь, куда они поехали?
Разом несколько сигналов зазвучали нестройным хором.
— Судя по эмблеме на машине «скорой помощи», в Университетскую детскую больницу! — крикнул Кальдерон и, спохватившись, осмотрелся по сторонам.
Смуглый юноша пересекал улицу, направляясь к паркингу. В небрежной походке было что-то неестественное — как у актера, не успевшего освоить роль.
Порыв ветра закрутил пыльную воздушную воронку. Кальдерон запахнул полы пиджака.
Что-то определенно было не так. Тело всегда чутко реагировало на малейшие, незначительные для других изменения среды.