Клеймо
Шрифт:
На него часто так смотрят. Добрейший человек – но вид устрашающий, лицо угрюмое, в глубоких морщинах.
– Это мой дедушка.
– О! – восклицает Лулу, и ее голос поднимается от волнения еще октавой выше. – Какая честь – познакомиться с вашими родными. – Лулу изо всех сил жмет ему руку. Затем оборачивается ко мне. Хоть Клеймо и недавнее, однако я уже привыкла не протягивать для рукопожатия правую ладонь. Она сама хватает меня за руку, цепляется, словно за якорь спасения и смотрит на меня выжидательно. Чего она ждет от меня, на что надеется? В растерянности я оглядываюсь на деда.
– Ладно,
Наконец-то я высвободила руку, а заодно и Лулу избавила от чар, которые, сама того не ведая, навела на нее.
– Прошу прошения, – краснеет она. – Просто встретить вас лицом к лицу – такая радость. Я ваша поклонница – всей душой, всей душой.
– Как и мы все, – с гордостью откликнулся дед.
– Идемте, – позвала нас Лулу, и мы пошли по бесконечным коридорам. – Мы все ждали вас – просто с восторгом. Для нас это так много значит. Большой рывок. Сейчас времена тяжелые, люди очень надеются на вас. – Она приостановилась, сложила руки на груди и с обожанием уставилась на меня.
– Ничего в ней такого нет! – фыркнул дед, а я невольно захихикала. – Двигайтесь уже! Опаздываем.
– В самом деле, – согласилась она и повела нас дальше. – Впрочем, новички всегда опаздывают. Такое укромное место, многие боятся свернуть даже с шоссе. Альфа все продумала.
Дед огляделся по сторонам:
– Ее муж тоже живет здесь?
Я хотела перебить, сказать, что этот дом вовсе не принадлежит Альфе, но Лулу, смущаясь, ответила:
– Да! – и поглядела на дедушку с тревогой.
Лифт, подвальный этаж. Из лифта мы вышли в просторный холл. Впереди двойные двери, под ногами толстые ковры с затейливым узором. Обстановка – словно в роскошном отеле, а не в частном доме.
Лулу остановилась перед двойными дверями, обернулась ко мне. Глаза расширены, полны слез:
– Передать вам не могу, как все взволнованы, как ждут вашу речь. Вы говорите то, о чем все думают, но сказать не смеют, – понимаете? Голос, который десятилетиями заглушали, – и вдруг он звучит из ваших уст. Вы – та, кого мы столько ждали.
– Лулу, я не стану сегодня выступать.
В отличие от Джунипер я не падаю в обморок при одной мысли о публичном выступлении, но пока что сказать мне особо нечего. Я не готовилась, и я еще не знаю, что здесь за люди. Побуду среди зрителей, разберусь, что к чему, потом спрошу у дедушки совета – стоит ли доверять Альфе. Пока я не очень уверена.
– О! – Улыбка погасла. Девушка явно растеряна. – Но ведь мы собрались специально, чтобы послушать вас.
А это уже подстава. Это мне совсем не нравится. Но времени спорить или удирать не осталось – дед одним толчком распахнул перед нами двери.
Все обернулись к нам. Зал огромен, вроде бального, в самом центре с потолка низко свисает люстра. На приподнятой сцене выступает какая-то женщина, зрители в передних рядах слушают ее: вот и хорошо, они не обратили внимания, когда мы вошли. Только задние оборачиваются, тычут локтями в бок соседей, и те тоже принимаются глазеть на меня. Лулу пошла прямиком по центральному проходу в первый ряд, ожидая, что мы с дедушкой пойдем следом, но дед ухватил меня за руку и увлек в задний ряд. Мы отыскали два свободных места, устроились, а Лулу
Человек, возле которого я села, покачал головой и жестом велел нам с дедушкой поменяться местами. Сперва я подумала, что он не хочет сидеть рядом с Заклейменной, но тут же сообразила, что попала на собрание таких же Заклейменных – у этого человека «П» на виске и повязка на рукаве – и нас оказалось подряд трое, а больше двух Заклейменных рядом находиться не могут. Пришлось деду разбавить нашу компанию, и то же самое, отмечаю я, происходит в каждом ряду – в точности как было и в зале суда. Здесь собралось больше ста человек, но обязательно после каждых двух Заклейменных сидит один нормальный. Я-то ожидала увидеть небольшую группу людей, приходящих на консультацию или для общения. На сцене плакат: «Верните наших детей».
Дедушка тоже увидел плакат и шепнул мне: «Опасную она тему затрагивает».
– Она говорит, что на ее стороне и Трибунал, и правительство. Они хотят закрыть интернаты, потому что те дорого обходятся, и передать детей со статусом ПСР в специально обученные семьи, чтобы те воспитывали их по методике Трибунала. – Да, какая-нибудь Мэри Мэй только счастлива будет заполучить малышей и промыть им мозги. От одной мысли мурашки по коже.
Дед толкает меня в бок и показывает в дальний конец комнаты. Я смотрю в ту сторону и вижу подпирающего стену стража, мужчину в черной форме с красным плащом. Следит за происходящим.
Сомнение сильнее прежнего впилось в меня. Да не подстроено ли все это Трибуналом? Не пытается Креван заманить Кэррика, схватить его, заткнуть ему глотку, ведь сумел же он каким-то образом сделать так, чтобы исчезли все стражи? Хитроумная ловушка? Все сильнее тревожась, я оглядывалась по сторонам, высматривая надзирателей, ежеминутно опасаясь, что сейчас они сомкнутся, окружив меня со всех сторон, – но больше в зале стражей не было или если были, то не в официальных облачениях.
Женщина со сцены обращается к залу. В президиуме на сцене сидит Альфа и с ней еще трое. Она высмотрела меня в глубине зала и выпрямилась, кивнула мне, глаза от радости так и блестят. Присмотрелась, кого я привела, поняла, что дедушка отнюдь не Кэррик, и улыбнулась скупо, не пытаясь скрыть разочарование. Другие, проследив ее взгляд, опять-таки замечают меня, кивают, таращатся, перешептываются. Странно слышать свое имя из стольких чужих уст. Я стараюсь отрешиться и вникнуть в то, что говорит женщина со сцены.
Она рассказывает о своем ребенке, которого у нее отняли сразу в роддоме, потому что оба родителя – Заклейменные. От прерывания беременности она отказалась. Дочери два года, она находится в одном из пяти интернатов, где воспитывают детей со статусом ПСР. В каком именно – мать не знает, жива ли девочка, что с ней – тоже не знает, никаких сведений ей не предоставляют. Родительских прав она лишена. Продолжать она не могла, захлебнулась слезами. В зале угрюмое молчание, женщина плачет на сцене, и у меня сердце сжимается ее болью. Мне показалось, Альфа могла бы поспешить с утешениями, но она медлит, она хочет ткнуть нас всех лицом в эту боль.