Клиент всегда прав
Шрифт:
— Привет, — Лапидус шагнул в прихожую и по-дружески чмокнул меня в щеку.
Он выглядел похудевшим, что шло ему, лицо было покрыто ровным бронзовым загаром, который хорошо оттенялся кремовой сорочкой, видневшейся из-под пиджака его оливкового костюма.
— Проходи на кухню, — пригласила я Колю, — я уже почти готова.
Ему пришлось прождать полчаса, но он сам виноват. Я никак не могла предположить, что он явится в костюме оливкового цвета. Мой недавно приобретенный костюмчик цвета индиго, в котором я собиралась выйти, никак с ним не вязался. Пришлось заново перебирать весь гардероб, на что я угрохала изрядное количество времени. Наконец, я остановилась на темно-розовом жакете, такой же юбке и розово-серой шелковой блузке. Надев туфли на высоком каблуке, я посмотрела на себя
— О-ля-ля, Иванова, — на французский манер восхитился он, — ты затмишь саму виновницу торжества.
— А что, она собирается тоже присутствовать?
— Да, — кивнул Коля, поднимаясь с табурета, — ведь сегодня открытие, и вообще на вернисаже всегда бывает избранный круг приглашенных, фуршет и так далее.
— Тогда не будем задерживаться, — озабоченно произнесла я, — а то придем к шапочному разбору.
Так как на выставке предполагалась выпивка, Лапидус предусмотрительно оставил машину на стоянке. Я иногда позволяла себе садиться за руль слегка подшофе, но без необходимости предпочитала не рисковать. Мы прекрасно добрались на такси, тем более что выставочный зал музея располагался совсем недалеко от моего дома. По дороге Коля, который сидел рядом со мной на заднем сиденье, все пытался положить руку на мое колено, но я безжалостно пресекала эти его попытки.
— Как тебе удалось получить пригласительный, — попыталась я его отвлечь, — ведь, как я понимаю, сегодня выставка будет открыта не для всех?
— У меня приятель — журналист местной газеты, — пыхтя ответил Лапидус, — должен был идти он, но его срочно отправили в командировку, вот он и отдал свой пригласительный мне. А вообще, Иванова, оставила бы ты свои детективные замашки хотя бы на время.
— Не могу, Коля, — усмехнулась я, — это уже стало моей натурой.
— Да, — вздохнул Николай, — от тебя ничего не скроешь, даже если сильно постараться. Тяжело придется твоему будущему мужу.
— Не расстраивайся, — успокоила я его с улыбкой, — тебе это не грозит.
— Я вообще больше никогда не женюсь, — Лапидус сделал вид, что обиделся, — хватит с меня.
— У тебя всего два штампа в паспорте, — рассмеялась я, — можно сказать, все впереди. У меня, например, есть один знакомый, так у него было семь официальных жен, в разное время, разумеется, и со всеми он был счастлив.
Коля только молча вздохнул в ответ на мои слова.
Металлоискателя у стоявшего на входе в выставочный зал милиционера в бронежилете не было, поэтому он только заглянул мне в сумочку, не рискнув обыскивать. Я мило ему улыбнулась, и вскоре, поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, мы уже входили в помещение, где собственно и была организована выставка. Народу было относительно немного, но в основном это были люди в городе довольно известные. Я узнала кое-кого из журналистов; какие-то мужчины с пивными животами, скорее всего депутаты, несколько женщин в безвкусных платьях, видимо, жены этих самых депутатов, о чем-то негромко переговаривались, держа в руках бокалы с шампанским. В двух молодых людях с барсетками в руках я определила представителей разбогатевших за годы постперестроечной смуты дельцов. Оба были в пиджаках малинового цвета. Один из них был настолько крупный, что под ручку барсетки пролезали только три его пальца. В конце зала я заметила еще одного человека в малиновом пиджаке, но, к моему удивлению, этот лысоватый мужчина оказался солистом нашего оперного театра.
Я наконец бросила взгляд на стены, где были развешены работы заграничной знаменитости. Их было около двух дюжин.
— Пошли, — Лапидус, видимо, тоже освоился и увлек меня к картинам.
Честно говоря, работы меня не поразили, я ожидала большего. Все полотна были небольшого размера и выполнены в разной манере, хотя что-то неуловимо общее их и объединяло.
Подошедший с подносом официант предложил нам шампанское. Мы взяли бокалы и продолжили осмотр. Коля по каждой работе высказывал свое мнение, с которым я не торопилась соглашаться. Я потягивала отличное шампанское и рассеянно
— Вон она, — Лапидус дернул меня за рукав, — Эльвира Левицки.
— Вижу, — я спокойно высвободила руку. — А кто это с ней, какое-то знакомое лицо?
— Господи, Иванова, ты что, телевизор не смотришь? — Лапидус, как мне показалось, сильно удивился.
— Смотрю иногда, — пожала я плечами.
— Это ее дочь, — чуть громче, чем нужно, сказал Коля, — Вероника Дюкина — ведущая программы новостей.
— Понятно, — вспомнила я лицо, которое несколько раз видела по телевизору.
Надо сказать, что на экране она была совершенно другой, все-таки телекамера не совсем точно передает изображение. А может, у нее просто была другая прическа?
Дюкина имела озабоченный, если не сказать растерянный вид. В ее лице было что-то щемяще детское и неуверенное. Широко распахнутые глаза смотрели как-то настороженно и покинуто, скуластое лицо придавало ее облику что-то мальчишески-угловатое, как, впрочем, и острые ключицы и немного нескладная фигура. Она была миловидна, но по сравнению со своей матерью выглядела простушкой. Мадам Левицки покоряла царственной осанкой, независимым видом, гордой посадкой головы, не говоря уж о замечательно красивом лице, которому морщины придавали даже какой-то шарм, заставляя думать, что перед вами не просто прекрасная, но умудренная жизнью женщина.
— Значит, — спросила я, — этот лысоватый смазливый мужик, который трется там вместе с ними, Альберт Дюкин?
— Да, — Лапидус понизил голос, — владелец телеканала ТТС и по совместительству муж Вероники.
— Но он, кажется, намного старше своей жены, это так?
— Зато у него много денег, — отмахнулся Николай.
Я повнимательнее присмотрелась к Дюкину. Не каждый день видишь вот так рядом заправил телеканалов. Чуть полноватый, среднего роста, он впечатлял своей размеренно-танцующей походкой и манерой держаться. В последней было столько же важности, сколько и игривого пренебрежения, граничащего с кокетством. Живые карие глаза смотрели с ироническим прищуром, губы постоянно растягивались в ничего не обещающую, но полную смешливого лукавства улыбку, прямой крупноватый нос, казалось, к чему-то принюхивался, черные брови беспрестанно двигались, то сходясь на переносице, то прыгая вверх, то причудливо выгибаясь, и тогда вся его холеная, немного оплывшая физиономия светилась чисто женским жеманством.
— Если бы не лысина, его можно было бы смело назвать героем-любовником, — насмешливо прокомментировала я.
— По-твоему, герой-любовник и лысина — несовместимые понятия? — с ноткой раздраженного несогласия в голосе спросил Коля.
— Для меня — да, — самоуверенно заявила я.
Как будто услышав меня, Дюкин посмотрел в мою сторону. Потом отвел взгляд, поправил бордовый шейный платок и, заложив руки за спину, уставился в средиземноморский пейзаж, чьи кричащие краски больно били по глазам. Картина была выполнена в старой авангардистской манере Левицки. Потом взгляд Дюкина скользнул по улыбающемуся лицу своей талантливой родственницы и остановился на нем. Мадам Левицки что-то оживленно рассказывала. Как только она прервала повествование, которому вся эта любопытная свита, состоящая из коллег, журналистов и фотокорреспондентов, с почтительным трепетом внимала, Коля, закусив удила, кинулся к ней с рекламным проспектом в руке. Словно заразившись его энергией, остальные тоже поспешили к Эльвире Левицки.
Окруженная толпой поклонников, она исчезла из моего поля зрения. Я прошла в другой зал, где мирно дремали копия роденовской «Вечной весны» и тусклые полотна фламандцев. Села на кожаный диванчик и принялась рассматривать охотничий натюрморт. Почему-то меня успокаивали и мертвая плоть убитых птиц, и кувшины с вином в плетенках. В соседнем зале было слишком много «жизни», вот мне и захотелось почти кладбищенского покоя. Жаль, что нельзя было закурить! Посидев эдак минут пятнадцать, я вернулась в стихию прогорклого авангарда мадам Левицки.