Клин Клином
Шрифт:
– Вы сегодня удивительно в цвете, как говаривал один мой знакомый скульптор, – проникновенно произнес Владимир от двери кухни и, сложив указательные и большие пальцы рук рамочкой, сквозь нее воззрился на потрясенно замершую девушку. – Белое, бледно-розовое, малиновое… Ну, прямо-таки клубника со сливками. А надпись… – Он в немом восторге закатил глаза.
Надежда, задержав дыхание, опрометью бросилась вверх по лестнице, распахнула и спустя мгновение захлопнула дверь и громыхнула засовом. Затем прижалась к ней спиной.
– Убила бы… будь моя
В зеркало, что висело между окон, она побоялась даже взглянуть, чтобы не увидеть нечто кошмарное. Клубника со сливками! Это ж надо сказать такое! Пошляк… и наглец!
– Простите… – раздалось за ее спиной, и Надежда как ошпаренная отпрыгнула на середину комнаты.
В ужасе оглянувшись, она поняла, что слова, к счастью, доносятся из-за закрытой двери. Вот почему они звучали приглушенно.
– Простите, – снова раздался голос Владимира, такой вежливый, прямо-таки великосветский, – но, похоже, вы меня неверно поняли. Я ни в коей мере не хотел вас, Надежда Павловна, смутить или обидеть. Поверьте, я говорил от чистого сердца. Мы, художники, все воспринимаем несколько иначе, чем остальные люди. Вот, к примеру, вы знаете, что известный русский художник Василий Суриков увидел на снегу ворону и написал свою знаменитую «Боярыню Морозову»?..
– А почему не ворону, если она ему так понравилась? – неожиданно для себя задала Надежда вопрос, столь резонный для простого обывателя.
По другую сторону двери воцарилось молчание. Неужели она поставила его в тупик? Но нет, Вован, очевидно, просто собирался с мыслями, чтобы ответить подоходчивее, и продолжил минуту спустя:
– Ну, это связано с образным мышлением великого живописца. От шел от цветового пятна – черное на белом. Вы знаете, Наденька, что белое в живописи – это не совсем белое, а черное…
– Не совсем черное, – закончила Надежда и спросила напрямик: – Что вам от меня надо?
– Объясниться! – с пафосом произнес Владимир, и девушка словно наяву представила, как при этих словах он ударил себя кулаком в грудь. – Я не могу оставить вас в таком смятенном состоянии. К тому же я в этом виноват!
– Не надо объясняться, просто уйдите, – попросила Надежда. – Пожалуйста…
– Ну нет, я так не могу, – ответил он. – Я всю ночь не засну, буду терзаться муками совести. Честное слово! А что ребята про меня подумают? Вы только представьте, Наденька, как они станут меня презирать за то, что я вогнал вас в краску, застав в одном халатике на голое тело и в…
– Да замолчите же вы, наконец! – закричала Надежда, чуть не плача. – Зачем вам кому-то что-то про меня рассказывать? Считайте, что мы с вами уже объяснились!
– И вы меня простили?
– Простила!
– И не будете держать на меня зла?
– Не буду!
– И прямо сейчас отдадите мне мои вещи?
– Отдам!.. Что?!
Надежда словно воочию увидела, как собеседник по ту сторону двери усмехается, довольный тем, что подловил ее.
– После той ночи… ну, вы, конечно, догадываетесь,
– Какие же? – шепотом спросила Надежда.
– Можно сказать, предметы мужского туалета…
Надежда почувствовала, как волна жара заливает ее. Она машинально прижала ладони к щекам, те горели.
– И чего вы хотите?
– Забрать их, естественно.
– Прямо сейчас?
– Да, прямо сейчас. Они, можно сказать, у меня единственные!
Надежда чувствовала себя загнанной в угол. Сил выдерживать это издевательство уже не было, и тогда она решилась на отчаянный шаг. Все равно больше чем видел, он уже не увидит, да и вряд ли для него будет в этом что-то неожиданное.
Подскочив к двери, девушка отодвинула засов и распахнула ее.
– Забирайте ваши предметы и убирайтесь вон из моей комнаты! – возопила она.
Не ожидавший ничего подобного, Владимир замер на пороге. Затем шагнул вперед, не сводя с Надежды заинтересованного взгляда. И сейчас, она могла в этом поклясться, в нем промелькнула искорка восхищения.
– Чего встали? – с вызовом спросила девушка.
Владимир тряхнул головой и огляделся.
– Прежде надо их найти… Не поможете мне?
– Вы что, обалдели? Даже не подумаю!
Вздохнув, он сначала обследовал кресло, на котором его впервые увидела Надежда. Ничего не обнаружив, направился к кровати и, кряхтя, опустился на четвереньки. Затем, приподняв кружевной подзор, нырнул головой в темноту. Девушка едва удержалась, чтобы не дать ему пинка под зад. Уж очень заманчиво выглядел он с тыла.
Но она сдержалась. Неизвестно еще, как бы на это отреагировал столичный живописец.
– Вот они где, мои любименькие, – раздалось из-под кровати, и Владимир, пятясь, вылез на белый свет. – Точнее, он, потому что один. А где второй?
В руке он держал относительно белый махровый носок с голубыми полосами на резинке.
У Надежды неизвестно почему отлегло от сердца. И она не без ехидства ответила:
– Вам, полагаю, лучше знать!
– Возможно, возможно…
После этих слов Владимир принялся не спеша и методично обследовать комнату. При этом Надежду не покидало ощущение, что он прекрасно знает, где лежит треклятый второй носок. Целых пятнадцать минут она стояла, сцепив пальцы в кулак и закусив губу, чтобы сдержать обуревающее ее раздражение, и ощущала себя полнейшей дурой. На что, видимо, изверг и рассчитывал.
Наконец, решив, что достаточно поизмывался над бедняжкой, Владимир радостно воскликнул:
– Так и знал, что найду его здесь! – и снова подошел к креслу, с которого начал поиски.
Носок оказался втиснутым между сиденьем и спинкой. Торжественно выудив его оттуда, Владимир обозрел носок и спросил, обращаясь к Надежде:
– Не постираете? Буду вам премного обязан.
От подобной наглости Надежда выпучила глаза и захлопала ртом, не произнося при этом ни звука, как рыба, выброшенная на берег.