Клиника «Амнезия»

Скадамор Джеймс

– Это Эжен, – пояснила мать. – Он француз. Я пообещала, дорогой, что ты ему все здесь покажешь. Так что повеселитесь пока. Надеюсь, ты уже поел? Кстати, еще остались замечательные пирожки.

– Салют, Эжен! – поприветствовал я нового знакомого. – Я плохо говорю по-французски, но знаю одного человека, с которым мы можем поболтать.

– Я одинаково хорошо говорю на обоих языках, – с ангельской улыбкой ответил Эжен.

– Отлично. Тогда ты поможешь мне с переводом.

Фабиан наблюдал, как к нему медленно подплывает колесная платформа со скульптурным изображением Девы Марии. Статуя напомнила ему собственную мать, что, в свою очередь, вызвало у него приступ

головной боли. Воспоминания об отце были четкими и ясными, под стать достоверности его гибели: слова, мнения и поступки. Все, что было связано с матерью, имело неясный, смутный характер, и это скорее означало, что она не умерла, а просто исчезла. Вот почему Фабиан не мог заставить себя ее оплакивать, что вызывало у него чувство неизбывной вины. Мой друг часто ловил себя на том, что не думает о матери.

Фабиан продолжал смотреть на платформу, которая с каждой секундой оказывалась все ближе и ближе, и постарался занять такое место, где до его слуха доносилась музыка всего только из однойлавки, торговавшей сувенирами. Где бы Фабиан ни стоял, у него возникало ощущение, будто он слышит индейские мелодии, исполняемые на свирели, и очень часто вместе с маниакальным, как культ вуду, контрапунктом музыки в стиле сальса. Аромат жарящегося на углях мяса морских свинок больше не распалял его аппетит – смешанный с кислым запахом немытых тел, он, наоборот, вызывал омерзение. Контуры окружающих людей и предметов расплывались, утрачивая четкость. Отряды полицейских начали теснить толпу с края улицы в сторону, и в давке Фабиан не смог удержать равновесие. Он упал, приземлившись частично на мостовую, частично в мощенную камнем канаву, с глуповатым выражением лица глядя на развевавшиеся над улицей разноцветные хоругви и флаги. По толпе пробежал возмущенный ропот, но полицейские бесцеремонно потеснили народ еще больше. Фабиан при падении больно ударился головой о мостовую, и теперь она буквально раскалывалась от боли. Дева Мария нависла прямо над ним, покачиваясь над морем человеческих тел, сцепив перед собой руки, устремив взгляд из своего стеклянного ящика куда-то вдаль. Фабиан отметил про себя, что по сравнению с золотыми красками шествия цвет ее лица кажется бледным, но задумываться над причиной этого не стал, понимая, что самое главное для него – встать на ноги.

В следующее мгновение находившийся неподалеку полицейский потерял терпение и, видимо, запаниковал под натиском толпы. Он замахнулся дубинкой, и плотно спрессованная человеческая масса откатилась назад, грозя насмерть затоптать лежавшего на спине Фабиана.

Его взор пронзила вспышка яркого света, и последнее, что он увидел, прежде чем толпа закрыла ему обзор всей своей массой, было новое лицо, смотревшее на него из стеклянного ящика. Восковая Богоматерь с загадочной улыбкой куда-то исчезла, и на ее месте появилась его собственная мать – настоящая, живая женщина. Ее глаза светились радостью. Слезинка на ее щеке перестала быть искусственной каплей воска на лице манекена, медленно скатившись по теплой коже.

Изумление и восторг, которые Фабиан испытал от увиденного, вмиг избавили его от страха быть раздавленным толпой. До него даже не сразу дошло, что рука его оказалась сломана в двух местах после того, как людская масса накатилась на него волной в третий раз, и видение матери исчезло. Зато снова дала о себе знать головная боль, к которой теперь прибавились страдания от сломанной руки. Казалось, они распространяются вокруг его тела подобно взрывной волне.

В те мгновения даже Фабиан не заметил клубы пыли над соседним зданием, поднятые первыми толчками землетрясения.

Серьезно решив поухаживать за юной француженкой и поздравив себя с удачной мыслью воспользоваться услугами Эжена в качестве

переводчика, я был поражен в самое сердце, когда выяснилось, что предмет моих мечтаний оказался его старшей сестрой, которая к тому же прекрасно говорит по-английски, и они с самого начала прикалывались надо мной. В общем, из соблазнителя я превратился в предмет довольно злого розыгрыша и потому в расстроенных чувствах спрятался за статуей Христофора Колумба. Я собрался было на свой страх и риск запалить сигаретку, когда почувствовал, что земля под ногами задрожала.

Если в Старом городе землетрясение дало о себе знать довольно серьезным образом – со стен старых каменных домов осыпалась штукатурка да рухнул прилавок с трубками для курения гашиша, – то вечеринка в саду посольства прошла возмутительно спокойно. Единственным физическим проявлением природной стихии стало слабое позвякивание бокалов на выставленных на траву столах. Можно сказать, землетрясение явилось этаким милым дополнением к празднику. Нечто такое, за что дамы в сиреневых нарядах могли бы отпустить его устроителям комплимент: «Землетрясение! Как это очаровательно, Дэвид!» Все инстинктивно отшатнулись от стены дома, из которого поспешно вышел лакей с громкоговорителем и сообщил, что нет никаких причин для беспокойства, поскольку здание посольства – одно из наиболее сейсмоустойчивых строений в Кито. Все тут же расслабились и рассмеялись. Кто-то что-то сказал о достоинствах проживания в современных домах. Дворецкий посольства театральным жестом откупорил новую бутылку шампанского.

Я подумал о Фабиане, оставшемся в Старом городе. Он непременно вспомнит, чему насучили в школе на тренировочных занятиях, когда отрабатывались правила поведения во время землетрясения. С ним все будет в порядке, так что беспокоиться за него не стоит. Однако было досадно, что я сейчас не с ним. Казалось, будто я навечно осужден на бесцветную, скучную, лишенную ярких событий жизнь. Фабиан, напротив, – счастливчик, у него, например, есть интересный дядя, обладатель жутковатой засушенной головы. Я же невзрачный английский подросток, который не в состоянии заинтересовать даже дочь какого-то торговца цветами. Вот она и позабавилась надо мной вместе со своим малолетним братцем. Есть люди, с кем никогда не случится ничего интересного, если они сами не отправятся на поиски ярких событий, подумал я. И, набравшись решимости, не медля, устремился навстречу приключениям. Старясь не привлекать к себе внимания, я отправился туда, где, по моим предположениям, могла оставаться выпивка.

Толчки прекратились. Их силу определили в 2,1 балла. Тем не менее немалое число людей испытали на себе их воздействие, причем не только те, кто катил платформу с Девой Марией. Статуя Богородицы весила по меньшей мере полторы тонны и во время одного из толчков чуть не свалилась в толпу. Полицейский пожурил людей за непослушание, напомнив, что несчастные случаи в подобных ситуациях – обычное дело. Какой-то кающийся грешник уронил деревянный крест себе на голову и теперь вопил от боли совершенно искренне. Многие люди в сумятице потеряли друг друга, отчего в толпе возникла паника.

Фабиан по-прежнему лежал в канаве, рука его была вывернута под каким-то на редкость неестественным углом. К счастью, буквально через пару минут его каким-то чудом отыскал Суарес. Дядя нагнулся, чтобы получше разглядеть травму, которую его племянник получил во время землетрясения: рука в паре мест сломана, но ничего, кость должна хорошо срастись. Гораздо сильнее Суареса насторожило поведение моего друга. Лишь бы только не сотрясение мозга? подумал тогда Суарес. Фабиан, похоже, не понимал, что рядом с ним находится дядя, и с глуповатой улыбкой продолжал таращиться на небо. Подобного выражения лица Суарес у племянника раньше не замечал.