Клиника измены. Семейная кухня эпохи кризиса (сборник)
Шрифт:
– Это для меня, – пояснил профессор, утрамбовывая обрывки бумаг в мусорке, – расскажете потом, в чем там суть, и отзыв написать поможете. Вам на больничном все равно делать нечего, а у меня в глазах уже рябит от диссертаций. Все знают, какой я добрый оппонент, вот и заваливают своими работами.
– А вы не боитесь доверить диссертацию психически больному человеку? Вдруг я испишу ее матерными словами или вовсе съем?
– Приятного аппетита! – захохотал Колдунов. – Наука не оскудеет. Кстати, все великие люди были шизофрениками, кроме Достоевского. Он был
– А насчет вакцины вы с моим мужем еще не говорили?
– Говорил. Я, правда, ничего не понял. Но аспиранта к нему пошлю.
– Спасибо.
Марина рассказала, какие надежды Георгий возлагает на сотрудничество с Колдуновым. Ян Александрович настолько умиротворяюще действовал на нее, что мысль об измене мужа совершенно вылетела из головы и сейчас Марина хлопотала о нем как о родном.
– Что ж, можно попробовать. Вам я тоже постараюсь помочь с работой, если вы дадите мне разумные объяснения по одному вопросу. Но об этом потом. Ждем Твердохлебова.
– Ян Александрович, как бы вас ни уважало руководство моей клиники, держать официального шизофреника в роли ответственного хирурга… Такое можно позволить только в специальных больницах для камикадзе.
– Это верно. Но есть куча других работ по специальности. Например, пойдете к нам оперативную хирургию преподавать, там вечно сотрудников не хватает.
Наконец психиатр появился. Седой доктор очень маленького роста выглядел лет на семьдесят, но на самом деле ему было гораздо меньше. Он мрачно взглянул на Марину – так, будто уже начал подвергать ее гипнозу.
– Иди погуляй, – сказал он Колдунову после церемонии представления. – Чтобы минимум час духу твоего тут не было.
Психиатр по-хозяйски расположился за письменным столом и резким жестом указал Марине на стул напротив. Беседа началась.
Твердохлебов не пытался расположить Марину к себе и обманом вытянуть на свет божий какие-нибудь ее интимные мысли – наоборот, опрашивал четко, по-военному. Единственный проблеск чувств в этом психоанализирующем автомате Марина уловила, когда он попросил ее разрешения закурить. Затянувшись, психиатр уставился на портрет Николая Ивановича Пирогова, да так сурово, словно и у него подозревал отклонения.
– Вы пьете? – наконец спросил он.
– Нет.
– А если подумать? Говорите правду, кроме меня, никто об этом не узнает.
– Нет, доктор, с диабетом не разгуляешься. Я пока стараюсь компенсироваться диетой, поэтому не пью. Вот когда на инсулин сяду, тогда начну, – попробовала пошутить Марина.
Но Твердохлебов не улыбнулся.
– Наркотики?
– Что вы!
– Трава?
– Нет.
– Тогда лекарственная зависимость? Антидепрессантами увлекались? Или снотворными?
– Доктор, я ж хирург! Мне реакция нужна. Самая вредная привычка у меня – кофе. Расшатывает, конечно, нервы, но не до чертей же.
– Это мне решать, – отрезал Твердохлебов. – У вас, дорогая моя, острый психоз на почве приема галлюциногенных препаратов. Так что вспоминайте,
– Но разве можно так ставить диагноз?
– Официально нельзя. Я высказываю свое частное мнение. Перед своим лечащим врачом можете отрицать употребление психотропных средств, дело ваше. Но мне имеет смысл во всем признаться, я помогу вам избавиться от наркозависимости. Покажите-ка руки! – Он вышел из-за стола и бесцеремонно задрал ей рукава. – Чистые, но это ничего не доказывает. Цивилизованные люди колют себе в такие места, что ни в жизнь не проверишь.
– Вообще наш медбрат тоже говорил, что мои симптомы похожи на отравление грибами. Но я правда ничего такого не ела! Честно, – по-детски добавила она. Психиатр так напористо обвинял ее в наркомании, что она даже не радовалась снятию шизофренического диагноза. – И потом, надо ведь быть совсем конченой наркоманкой, чтобы употреблять на работе. А другого варианта нет?
– Есть, почему же. Нейроинфекция, но с менингитом вы бы сейчас лежали в коме.
Марина тяжело вздохнула. Заболев, она усердно гнала от себя эту мысль.
– Значит, опухоль, – сказала обреченно.
– Ну, милая моя… Хорошо, пошли. Действительно, томографию нужно было сделать сразу же.
Высокий флегматичный врач компьютерной диагностики предлагал записать Марину через неделю, но Твердохлебов был непреклонен:
– Она хирург и в отличие от тебя, упыря, за зарплату работает. Так что давай – быстро и бесплатно.
Доктор нехотя пригласил ее на исследование. Марина вошла в экранированную комнату и легла на белый пластиковый стол с ложбинкой посередине. Техник зафиксировал ее голову в специальных держателях. На этом столе Марине предстояло проехать сквозь рамку наподобие аэропортовских металлоискателей, и тогда на мониторе появятся срезы ее мозга.
Процедура заняла около пятнадцати минут. Как только Марину освободили, она без спросу зашла в аппаратную. Врач с Твердохлебовым созерцали изображение ее башки.
– Ну что? Опухоль?
– Нет. Мозг как мозг.
– Рельеф извилин, я бы сказал, великолепный, – вдохновенно произнес компьютерный специалист, – и серое вещество такое… убедительное.
Твердохлебов с силой потянул его за плечо, и когда ухо специалиста наклонилось достаточно низко, что-то зашептал.
– Нет, косвенных признаков алкоголизма не вижу, – громко ответил врач. – Марина Львовна, можно, я оставлю ваши снимки в качестве нормы? Для студентов?
Они вернулись к Колдунову, Твердохлебов плюхнулся на кушетку и сварливо произнес:
– Чего сидишь? Доставай.
Ян Александрович открыл один из книжных шкафов и из-за роскошного фолианта с готической надписью золотом достал бутылку вина.
– Красное сухое. Натуральное.
– Вот так и знал, что ты ничем не порадуешь старика. Мало того что бурдой поить собираешься, так еще и пациентка – это кошмар какой-то.
– Игорь! – Колдунов укоризненно покачал головой.