Клинки и крылья
Шрифт:
Кто знает — возможно, сейчас Бадвагур любуется на Цитадели Порядка и Хаоса. А возможно — кричит младенческим плачем, родившись в одном из миров…
Альен не стал гадать. Он просто сдержанным усилием мысли приподнял маленькое, крепкое тело с носилок и опустил его в землю, окутав тем же звенящим сиянием. Ему показалось (придёт же в голову такой бред), что агх лежит теперь с лицом героя, которому воздали по заслугам.
— Ты подкатишь последний камень, — сказал Альен, тронув за локоть онемевшего Ривэна. Тот смешался.
— Почему? Я думал, ты…
— Тебя он тоже считал другом. Отдаю тебе это право.
Раз
Почва укрыла Бадвагура ровным и толстым слоем. Альен приказал ей переползти в холмик и добавил травы поверх — чтобы какие-нибудь миншийские мародёры (ведь могут найтись и такие среди правоверных слуг Прародителя) не разорили могилу, позарившись на выдуманные богатства. А на холмике Альен воздвиг башенку из белых валунов в кольце из камней поменьше. Внятно до грубости, но внушительно и точно — именно так, как любил Бадвагур. Закончив с колдовством, Альен кивнул Ривэну. Тот уже ждал команды; крякнув, присел на корточки, оторвал от земли последний валун, меньший по размерам, и водрузил его сверху. Глухой стук вернул Альена к действительности — словно стих печальный и торжествующий гимн.
— Прими своего сына в лоно гор, великий Катхаган, — произнёс Альен, и Ривэн повторил за ним. — Бен-д'эде Катхаган, — он вспомнил слова, которые мать резчика шептала над ним, другом своего сына и врагом народа агхов, думая, что он спит. — Покойся с миром, Бадвагур, сын Котра, сына Бадвагура. Ты прожил достойнейшую из жизней.
Ветер, усилившись, унёс последнюю фразу в сторону моря. Цикада затянула где-то в траве свою монотонную песню.
— Мне будет его не хватать, — сказал Ривэн, отворачиваясь, чтобы Альен не рассмотрел его глаз.
Вечером Альен сам пришёл к Сен-Ти-Йи. Её комнатка была на другом конце огромного, распластанного, как черепаха, дома Ар-Дага, племянника Ар-Лараха — на женской половине. Король разместил её в условиях, подобающих скорее почётной гостье, чем беглой рабыне…
Как и их самих — в роскоши, которая никак не предназначена для оправданных преступников. Особенно по меркам законопослушного Минши.
Есть в этом что-то до смешного странное. Пока Альен раздвигал невесомые ширмы с полувоздушной росписью и вдыхал запах мятного эфирного масла — такой свежий и резкий, что слёзы на глазах выступали, — он успел озадачиться вопросом: как именно, собственно, Сен-Ти-Йи удалось уговорить короля? Как она, умело притворяясь заурядной старой рабыней, могла столько лет влиять на него и на Люв-Эйха?…
Дело ведь явно не в магии, по крайней мере, не в магии, как Альен привык о ней думать. Колдовство вроде того, что применял Нитлот, влезая в чьи-нибудь мысли, или даже призыв Альена к Хаосу, который чуть не убил беднягу Ар-Лараха — всё это слишком грубо для тауриллиан. Они творят магию просто и постоянно, как дышат.
Наверное.
Либо нужно как можно скорее прекратить идеализировать их, потому что ничем хорошим это не кончится.
То чувство ясной целостности, красоты и полёта, которое щекотало Альена днём, куда-то ушло, как только он закончил возводить импровизированную гробницу Бадвагура. Он снова ощущал себя добитым и, главное, вконец запутавшимся. Резчик был
— Ну что, волшебник, ты закончил?
Тихий старческий голосок, доносившийся из мятных теней, показался Альену непривычно серьёзным. А впрочем, что толку гадать: он пока не научился различать, где начинается лукавство Сен-Ти-Йи, и вряд ли когда-нибудь научится.
— Звучит цинично, — ответил он, стискивая зубы от нового приступа ноющей боли в груди. Озлобленное желание мешало дышать — желание, чтобы тауриллиан испытала то же, что испытал за эти дни он, потеряв Бадвагура. Да что там потеряв — подложив его под разделочный нож, будто поварёнок, помогающий мяснику…
— Всего лишь честно, — хрипло отозвалась Сен-Ти-Йи. Она по-прежнему не желала показываться, и в полутьме Альен видел только жидкие седые пряди на плечиках, обтянутых белой тканью. — Я не могу жалеть о твоём друге, потому что не знала его.
— Зато ты смогла забрать его жизнь.
— Он сам её отдал. От таких даров не отказываются… Некоторые вещи просто должны случиться, волшебник, независимо от того, считаешь ли ты их справедливыми или красивыми.
Не без досады Альен понял, что Бадвагур твердил ему почти то же самое. Признавать это совершенно не хотелось.
— Сколько мы ещё будем тянуть? Я слышал, как король говорил о большой битве в Дорелии. И не думаю, что победа досталась дорелийцам.
Пару секунд Сен-Ти-Йи молчала. С мимолётным злорадным удовольствием Альен отметил, что она удивлена.
— Всё-таки у тебя хорошие уши, Альен Тоури — или хорошие источники сведений… Битва правда случилась, и Альсунг победил. Но Дорелия далека от того, чтобы пасть. Я вообще не думаю, что это случится в ближайший десяток лет по вашему счёту… Можешь передать своему маленькому рабу, что он успеет обзавестись жёнушкой и детьми до этого момента.
Альен хмыкнул. Жёнушка и дети — это явно последнее, о чём сейчас способен думать Ривэн… Вернувшись с погребения, он провалился в беспокойный сон и теперь мял боками циновку, бормоча что-то о молотах, статуэтках и леди Синне.
— Ривэн мне друг, а не раб, — недовольно возразил Альен, хотя сам не очень-то верил в это. — И, как бы там ни было, времени у нас мало… Мы можем готовиться к отплытию?
— Торопишься совершить подвиг?… Вызывает уважение, — на этот раз издёвка Сен-Ти-Йи колола откровенно. В воображении Альена за низенькой старушкой вновь начал проступать образ прекрасной женщины с рожками; это создавало неудобства.
— Я тороплюсь сделать то, что должен. Будь моя воля, сделал бы иначе, но масла боуги больше не осталось… Ты дала слово.
— Оно будет исполнено, волшебник, — порез на ладони Альена заныл, словно только что нанесённый. А потом он обнаружил, что держит чёрную розу — ту самую, из своего видения, с колючим стеблем и махрово-бархатными лепестками, похожими на тельце шмеля. — Приходи к морю этой ночью вместе со своим рабом-другом — если, конечно, не хочешь вразумить его и оставить в Обетованном… По-настоящему важная магия творится ночами, и этим мы не отличаемся от боуги.