Клинки против смерти
Шрифт:
А теперь представьте себе такое неглубокое блюдце с воздушным столбом посредине, увеличенное в размере настолько, что чаша расплылась в добрый полет копья, а стержень стал уже не в ноготь, а фута в четыре; представьте себе шлюп, опустившийся носом к середине этого блюдца, и застывший возле центра; представьте, наконец, слегка опустившийся вниз бушприт корабля, оказавшийся прямо над центральным столбом или воздушным колодцем; и представьте невысокого загорелого до черноты мужчину, разлегшегося на бушприте в серой набедренной повязке, придерживаясь за ограждения передней палубы пальцами ног… и вы в точности представите себе положение,
Оказаться в положении Мышелова над разверзшимся в воде вертикальным туннелем — штука потрясающая сама по себе, подобные картинки способны вытеснить все прочие мысли из головы мужчины (и из женской головки тоже!). Здесь, в полете стрелы от кремового скалистого занавеса вода была зеленоватой, очень прозрачной, но дна не было видно. Накануне они промеряли глубину — она оказалась от десяти дюжин до дюжины дюжин футов. И теперь вниз, в эту толщу, колодцем уходила прямая труба, гладкая, словно стекло. Мышелов вполне мог бы поверить, что дело обстоит именно так, и воду на краю колодца заморозили или не замутив отвердили иным путем. Правда, при малейшем шуме, если Мышелов негромко покашливал, мелкая рябь кольцами все-таки разбегалась в стороны.
Какая сила не давала морской воде всем весом своим немедленно сокрушить хрупкое на взгляд сооружение, Мышелов не только не понимал, но даже и представить не мог.
Но и глядеть вниз было бесконечно увлекательно. Проникавший в морские глубины свет окрашивал стенки зеленью, круглая стена, удаляясь, начинала выкидывать странные штуки. Ну вот, глядит Мышелов сбоку на трубу и видит, как подплывает к ней толстая рыбина длиной в руку и начинает тыкаться носом. Форма-то рыбины была довольно знакомой, только узнать ее он все же не мог. Тогда перевешивает он голову на другую сторону, и в прозрачной воде у трубы видит, что рыбина-то раза в три длиннее его самого… и что это — акула. Тут Мышелов поежился и подумал, что изогнутая стенка, должно быть, действует вроде уменьшительной линзы, похожей на те, которыми пользуются иные из художников Ланхмара.
Пожалуй, в конце концов Мышелов решил бы, что вертикальный туннель в воде просто иллюзия, порожденная пеклом и самовнушением, надел бы очки и залепил уши воском, чтобы не слышать более пения сирен, и, быть может, нарушил бы неприкосновенность закупоренного бочонка с бренди да отправился бы после этого спать, но прочие обстоятельства заставляли его держаться поближе к реальности. Прямо к бушприту была привязана усеянная узлами веревка, уходившая вниз прямо по центру трубы, канат был натянут и постанывал от напряжения, и из этой дыры посреди моря время от времени вырывались клубы черного дыма (Мышелов и кашлял-то, когда они попадали ему в лицо). Наконец, не последним было и то, что далеко внизу красным угольком рдел факел, казавшийся теперь не более свечи, а возле него за дымом угадывалось обращенное кверху крохотное из-за расстояния лицо Фафхрда.
Мышелов привык принимать на веру реальность всего, во что бывал замешан Фафхрд, в особенности физически. Почти семифутовый северянин был слишком осязаем, чтобы его можно было представить себе связанным с какими-то иллюзиями.
Восстановить цепь событий, связывающих реальность существования веревки, дыма и Фафхрда глубоко в колодце, было достаточно просто. На рассвете шлюп сам по себе тронулся в путь между оспинами на воде, хотя ни ветра, ни течения не было. Почти
Потом он зажег от жаровни длинный тонкий факел — смолистую сосновую ветвь, и, когда огонь запылал, невзирая на все возражения и крики Мышелова, на все его толчки и протесты, отправился на бушприт и полез в колодец. Факел он держал большим и указательным пальцами правой руки, другими же тремя пальцами и всей левой уцепился за веревку. Только тогда он заговорил, призывая Мышелова приготовиться и поспешить за ним следом, если только он, Мышелов, истинный мужчина с горячей кровью, а не какой-то там ящер.
Мышелов стал готовиться: разделся почти донага — он подумал, что ему наверняка придется нырять за Фафхрдом, когда дыра эта сама поймет невероятность собственного существования и схлопнется, — и принес на переднюю палубу свой меч Скальпель и кинжал Кошачий Коготь в чехле из промасленной тюленьей кожи — на случай акул. А потом просто улегся на бушприт, как мы уже видели, чтобы следить за медленным спуском Фафхрда, позволив изумлению овладеть собой.
Наконец он опустил голову и негромко окликнул друга:
— Фафхрд, дна еще нет? — И поморщился, когда по стенкам трубы побежала мелкая рябь.
— Что ты сказал?
Ответный рык Фафхрда, усиленный трубой, вырвался из нее, словно снаряд, и едва не сдул Мышелова с бушприта, но что было страшнее — вопль этот погнал по стенкам волны такой величины, что они едва не перекрыли колодец, во всяком случае сузили его с четырех до двух или трех футов, бросив фонтан брызг в лицо Мышелову, вздули чашу, будто резину и, отразившись от нее, отправились обратно вглубь.
От ужаса Мышелов закрыл глаза, но когда открыл их снова, колодец был на прежнем месте, а громадная рябь на стенках уже затухала.
Лишь чуть громче, чем в первый раз, не без яда в голосе Мышелов крикнул вниз:
— Фафхрд, не повторяй этого!
— Что?
На этот раз Мышелов был готов — но видеть эти зеленые волны, стягивающие канал и несущиеся вниз и вверх с быстротой летящей стрелы… Он твердо решил впредь не звать друга, но именно в этот миг Фафхрд заговорил голосом куда более подходящим по громкости — возникшие кольца были теперь не выше, чем в кулак.
— Иди сюда, Мышелов! Это легко! Придется только спрыгнуть с последних шести футов!
— Фафхрд, не прыгай! — мгновенно отозвался Мышелов.
— Лезь обратно!
— Я уже спрыгнул…! Я на дне. Ох, Мышелов…
В голосе Фафхрда вдруг послышался такой трепет и возбуждение, что Мышелов немедленно откликнулся:
— Что? Что — “Ох, Мышелов”?
— Удивительно! Потрясающе! Невероятно! — Голос снизу на этот раз был едва слышен, словно Фафхрд оказался за одним—двумя коленами трубы.
— Что там, Фафхрд? — потребовал ответа Мышелов, и на этот раз уже его собственный голос поднял заметные кольца.