Клинок эмира. По ту сторону фронта (ил. Р.Клочкова.)

Брянцев Георгий Михайлович

— Проклятие! — чуть слышно прошипел он. — Куда же этот неверный упрятал клинок? И почему упрятал? Неужели все мои труды пропали даром? Нет, к черту… Я не уйду отсюда с пустыми руками. Тут есть чем поживиться. Хотя бы вон тот клинок. Он весь в золоте и камнях. А кинжал? Нет… Я прихвачу с собой все, что можно…

Он хотел было ступить на оттоманку, над которой висело оружие, но его остановило грозное рычание.

Наруз Ахмед медленно повернул голову, повел фонарем и замер в неестественной позе: в двух шагах от него стоял, оскалив зубы, огромный, с годовалого

теленка, пятнистый дог. Он был недвижим, точно мраморное изваяние. Его круглые разномастные глаза мерцали холодным огнем: один глаз зеленым, другой — желтым…

Ноги Наруза Ахмеда сразу обмякли, стали ватными. Кровь бросилась в голову, спина покрылась потом, а сердце тяжело, громко стучало. Он дышал прерывисто, полуоткрытым ртом, и не мог оторвать взгляда от страшного зверя. А тот не мигая смотрел, будто стараясь парализовать его волю.

Прошли три длинные, бесконечные минуты. Наруз Ахмед стал понемногу приходить в себя. Какие-то проблески рассудка стали брать верх над всеобъемлющим паническим страхом. Нельзя же, в конце концов, оставаться беспомощным и дрожать при виде этого проклятого дога. Как он ни страшен, но это лишь животное, презренная собака! Человек должен что-то придумать, чтобы избавиться от собаки. Но что? Прежде всего следует погасить свет и изменить неудобную позу. Наруз Ахмед так и поступил. Свет погас, погасли и желто-зеленые собачьи глаза. Теперь надо быстро соображать. Вот, правильно. Выход есть. Надо осторожно, неслышно добраться до стены, снять первый же клинок, и тогда дог уже не страшен. Можно ослепить его светом и так полоснуть по черепу, что он и не пикнет. Верно!

Наруз Ахмед воспрянул духом, приподнял ногу, чтобы поставить ее на оттоманку, но тут дог снова так угрожающе заворчал, что нога сама по себе застыла на месте. Трясущаяся рука невольно сжалась, и фонарь вспыхнул. На Наруза Ахмеда медленно надвигался могучий зверь, скаля белые клыки.

Наруз Ахмед сжался в комок, присел на корточки и притих, как притихает пташка при виде коршуна. Он не мог больше смотреть в неподвижные глаза зверя и погасил фонарь. Леденящий сердце страх сковал его. Он уже видел себя в наручниках, бредущим по городу с двумя рослыми полисменами по сторонам. Конец…

И тут пес стал лаять, басовито, громко и яростно. Дом ожил.

5

Керлинг в это время принимал своих близких друзей в особняке на улице Лалезар.

Это был упитанный, рослый, неопределенных лет блондин с расплывшимися чертами лица, гладко прилизанными редкими волосами и желтовато-серыми глазами, светившимися из-за неоправленных очков. Одет он был по моде, но не по возрасту — в пиджак светло-песочного цвета, ярко-синие брюки и галстук лихорадочной расцветки.

После легкого ужина, орошенного разнообразными коктейлями, хозяин и гости собирались усесться за карточный стол, но в это время зазвонил телефон.

Керлинг снял трубку, выслушал короткое сообщение и так же коротко ответил:

— Сейчас приеду. Откройте ворота.

Потом он нервным жестом поправил галстук и обратился к гостям:

—

Прошу прощенья, господа! Я должен отлучиться. Начинайте без меня.

Никто из присутствовавших (были только мужчины) не стал протестовать и расспрашивать. Все отлично понимали, какие сложные обязанности возлагает на человека должность корреспондента иностранной влиятельной газеты.

Керлинг быстро прошел в кабинет, вынул из ящика стола массивный пистолет и положил его в карман. Минуту спустя он сидел уже за рулем.

Машина легко прошелестела по гладкому асфальту, запрыгала по булыжной мостовой и запылила по немощеной улице. Достигнув перекрестка, она сбавила ход, повернула вправо и, оставив облачко голубоватого дыма, въехала в узкую улицу.

Керлинг выбрал самую короткую дорогу. Он торопился. Потянулись кривые, пропитанные пылью и зловонием переулки с глухими высокими глиняными заборами. Потом мелькнули развалины старой городской стены.

Машина выбралась на загородное шоссе, обсаженное деревьями, и увеличила скорость. Дорога некоторое время стлалась вдоль широкого арыка, повторяла его изгибы, затем перебежала через мост и подалась влево.

Керлинг вел машину спокойно, свободно откинувшись на спинку сиденья. Руки его, слишком белые для мужчины, с отполированными ногтями, покрытые веснушками, не держали баранку, как обычно держат ее профессионалы-водители, а лежали на ней. Точными, едва приметными и небрежными движениями ладоней Керлинг манипулировал рулем.

Еще издали он заметил, что его загородный дом ярко освещен. Керлинг сбавил ход, сделал плавный поворот и въехал в настежь распахнутые ворота, Они тотчас закрылись за ним.

Едва Керлинг успел выйти из машины, как к нему подбежал Гуссейн и взволнованным голосом доложил:

— Вор пробрался в дом через балкон по веревке, сделать ничего не успел. Его стережет Радж.

— Где?

— В вашем кабинете, господин.

Керлинг вынул пистолет, освободил предохранитель.

— Пошли!

На веранде они застали жену и дочь Гуссейна. Женщины поклонились хозяину и пропустили его в дом.

В холле Гуссейн доложил:

— Я не решился без вас позвонить в полицию. Быть может, позвонить сейчас?

— Подожди…

Войдя в ярко освещенный верхним светом кабинет, Керлинг увидел в углу скрюченного в неестественной позе человека. Возле него царственно сидел неподвижный дог. Он даже не повернул головы, когда вошел хозяин.

— Радж, ко мне! — позвал Керлинг.

Собака нехотя подошла к нему и встала с левой стороны.

— Хенде ап! Руки вверх! — скомандовал Керлинг и наставил пистолет на вора.

Наруз Ахмед с застывшим взглядом и окаменевшим лицом приподнялся, выпрямился и поднял руки кверху.

Керлинг осмотрел его спокойно, насмешливо и приказал Гуссейну:

— Ну-ка, выверни у него карманы!

В карманах, кроме красного носового платка, небольшой суммы денег и засаленных документов, ничего не оказалось. Керлинг приказал деньги и платок вернуть вору, а документы бросил на письменный стол. Гуссейну он сказал: