Клинок Императора. Книга I
Шрифт:
Такая судьба.
Исхудал. На нём остатки мирмидонской формы – чёрная ткань. Правый рукав сложен и закреплен булавками; самой руки нет. Вместо ноги от колена начинался костистый протез с золотым узором теург-формул. Если бы я не знал, что это Лео – то никогда в жизни и не узнал.
Он сидел перед широкой жаровней. Указал мне на сидушку напротив.
– Ты попрощаться? – учтиво спросил, усаживаясь.
Лео презрительно фыркнул и постучал по краю жаровни.
– Сюда смотри,
Я послушался: в жаровне ярко-желтые угли и похрустывающие от жара синеорбы. А самое странное в кучках пепла, сухо щелкая, прорастали звериные глаза. Сформировавшись до конца, они перевели взгляд в мою сторону. Услышал волчий вой; и в этот момент в лицо ударила струя приторного дыма. В горле осела тошнотворная сладость, потом появилась горечь.
Закашлялся, Лео тихонечко смеялся.
– Соберись. Дыши глубже.
Я и дышал. Протёр глаза рукавом и облокотился на спинку. Тело – смесь из усталости, взвинченных нервов и болезни.
Тяжело.
Но разум был в порядке. Горечь принесла холод ума. Состояние изменилось. Меня как будто из двух разных человеческих кусков составили. Слабая уставшая размазня и гениальный психопат, с острым как нож разумом. Жутики какие.
Обстановка с внутренностей чёрной хибары сменилась. Теперь мы в бездне – в беседке из красного дерева. Балюстрады украшали трёхглазые клыкастые черепа – символы Морка.
Лео оставался все также в инвалидном кресле. Я восседал на миниатюрном троне, пародии на Императорский. Выглядел он жалко и смешно, как вычурный детский стульчик. А у моих ступней лежали головы Тори, Бора, бармена Гоби и Астры. Внизу лезвия и колья, бурлящая плоть; а стульчик опасно хрустел под моим весом. Насмешливо поднял бровь; это что как в той арестантской загадке?
Взгляд вверх: с внутренней стороны крыши горели защитные руны. Они мигали в сложной, но повторяющейся очередности. Как танец. Или шифр. Голова разболелась. Я смотрел. Шифр превращался в золотую кляксу волка, что неслась стрелой на оленя. Чем дольше смотрел, тем сильнее стучало сердце. Волк отсекал оленю голову клешнёй. Безголовый ударял в грудину хищника клинком-копытом, разрывая зверя и превращая его в золотистый салют. Салют разлетался трёхглазыми коршунами, обрушивающимися сверху на падаль.
Я резко отводил глаза, потому что чувствовал, сердце может не выдержать следующей трансформации образов.
– Не нравится биение бездны? – смеялся Лео, кивая на изображения сверху.
– Не знаю.
Сбоку пролетел дредноут с крыльями как у стрекозы. От этого звука можно сойти с ума: смесь шума прибоя и нашествия саранчи.
В упряжке отделение хорошо вооруженных серых, управлял дредноутом мародёр, а позади псы со Слонобоями сидели.
С правой стороны – какое-то наслоение камней, кирпичей, плоти
Молочно-белая вертикальная полоса горела вдалеке, близко от центра обзора. Сконцентрировался на ней и с каждой секундой чувствовал, как напитывался спокойствием.
Полоса прорастала белыми жгутами во тьму, охватывая области вокруг, как молоко, разливающееся по черному столу. И вскоре мы сидели в бьющейся корневой белизне. Пульсирующей, скрипящей, напрягающей разум. Чувствовал давление. Мысли сбивались, сплетались одна с другой. И везде в голове ослепительно-белая патока закаченной искусственной радости.
Но эта радость не моя.
Как же бесит.
– Это именно то, о чём я думаю?
– Откуда мне знать, о чём ты, хорёк, думаешь? – и менторским тоном добавил. – У нас мозги разные.
– Белая Башня.
– Где?
Показал ему. Он повернулся, скрипнув спинкой кресла к семечку-Башне.
Затем вернул взгляд ко мне.
– Похоже она. Понятия не имею что тут забыла. Чудеса чудесные. Как оказалась? Ведь не было, – голос переполнен иронией.
– Я что сплю? – нахмурился.
– А ты как думаешь?
– Думаю, сплю.
Он пожал плечами:
– Ну и думай. Мешать не стану.
Помолчали…
– Расскажи, хорёк, как справляешься?
– Терпимо, – неопределенно поводил ладонью. – Но Принц болтает без умолку. Тяжело выносить. Говорливый, да и грубиян. А так сплошь мечты и надежды. Движение. Работы еще не переработать…
Лео кивнул.
– Знаю твою любовь к тишине. Соболезную. Могло быть и хуже.
– Как?
– Мой, например, Изгой. Восхваляет в красках каждую женскую задницу, которую видит. И большой любитель петь всякую попсу, а я терпеть такое не могу. Ты не подумай. Это про пение не профиками. Женские задницы то я люблю, и попсу тоже. Они часто связаны.
– А раньше ты не рассказывал…
– Раньше ты не был в клубе.
– В каком?
– В клубе ребят с именными алтами.
– Что за клуб?
– Тупой вопрос, хорёк. Название рассказало тебе об этом клубе всё.
Фыркнул.
– Ерунда какая-то.
Он дёрнул плечом и опять молчание.
– Почему алты такие? – спросил у него.
– Подрастёшь в рангах он сам расскажет. Или не расскажет, – улыбнулся. – Мне в целом плевать. Это не сильно важно.
– А бывает так что алтарём у мужчины попадался женский голос или наоборот?
– Бывает. У женщин так частенько.
– Неловко как.
– Ты хоть к этому привыкни. А потом говори, что другим неловко. Отец погиб?
– Да.
– Дерьмово. Крах замешен – это понятно. Второй локомотив кто: Марко или Торин?
– Марко. Торин убит.
Он с досадой поморщился:
– Я серьезно ошибся. Думал Торин и работал я против Торина, – покачал головой. – Что ты теперь думаешь делать?