Клинок судьбы

Говард Роберт Ирвин

Начисто позабыв всю опасность своего собственного положения, Кейн подоспел к девушке и подхватил ее на руки, пытаясь понять, не ранена ли она. Это последнее оказалось легче всего, благо ее одежда, как и у всех знатных ассириек, состояла в основном из украшений и открывала куда больше, чем прятала. Девушка была перепугана до полусмерти, но отделалась лишь несколькими синяками.

Соломон осторожно поставил ее на ноги и обнаружил, что их уже окружил любопытный народ. Кейн стал решительно проталкиваться наружу, и никто даже не попытался его остановить. Внезапно, откуда ни возьмись, появился жрец и закричал что-то, указывая на него пальцем. Народ шарахнулся в стороны, но к месту происшествия уже спешила дюжина воинов в доспехах и с дротиками наготове. Кейн повернулся к жрецу, в душе его клокотала бешеная ярость. Он уже собирался броситься на стражников и умереть, но прежде нанести им какой-никакой урон, хотя бы и голыми руками… Однако в это время на улице гулко отдались шаги марширующих воинов, и из-за угла появился отряд. Похоже, эти люди только что вернулись с поля брани: наконечники их копий все еще были красны от крови.

Девушка, спасенная Кейном, вскрикнула и метнулась вперед, чтобы повиснуть на крепкой шее молодого военачальника, шагавшего во главе отряда. Она стала что-то быстро-быстро говорить ему — что именно, Кейн, естественно, разобрать не сумел. Выслушав девушку, военачальник отдал короткий приказ, и стражники отступили. Сам же он

приблизился к Кейну, показывая ему пустые ладони и улыбаясь. Он держался исключительно дружелюбно, и англичанин понял: молодой воин старался как мог отблагодарить его за спасение девушки, без сомнения приходившейся ему сестрой либо возлюбленной. Жрец бушевал и бранился, но юный вельможа ответил ему лишь несколькими краткими словами и жестом пригласил Кейна следовать за собой. Англичанин заколебался, не в силах заставить себя вот так сразу довериться неизвестно кому. Тогда молодой военачальник вытащил из ножен свой собственный меч и протянул его Кейну рукоятью вперед. Соломон подумал и взял оружие. Почем знать, может, местные правила хорошего тона предписывали отказаться. Однако у Кейна не было никакой охоты рисковать, а с оружием в руках он сразу почувствовал себя увереннее…

Возвращение Соломона Кейна

Над скалами белые чайки вились И пеной хлестал прибой, Когда наконец кочевая жизнь Его привела домой. Под ветром шуршал прибрежный песок И к ночи клонился день, Когда в свой маленький городок Пришел Соломон Кейн. Народ сбегался с разных сторон И следом валил толпой: Он шел, как призрак былых времен, По уличной мостовой. Он все смотрел и смотрел вокруг, И странен был его взгляд. Он видел столько горьких разлук И вот — вернулся назад. В таверне старой сквозь гул голосов Поскрипывали слегка Стропила из девонширских дубов, Помнившие века. Кейн поднял пенную кружку в честь Павших в давнем бою: «Сэр Ричард Гренвиль сиживал здесь… С ним я ходил на юг. Тела мертвецов с собой унося, Текла по палубам кровь: На каждое наше по пятьдесят Испанских было судов! Сбитые мачты падали вниз, Мечи ломались в руках, Но только яростней мы дрались, И прочь отступал страх! Длилась багровая круговерть, И новый рассвет вставал, И сотни стволов изрыгали смерть, Когда Ричард Гренвиль пал. Каждому с ним наступит пора Чашу испить одну… Но лучше б нам было взорвать корабль И с честью пойти ко дну!» Пожар отражался в его глазах И океана зыбь. А по запястьям — рубцы на рубцах: Память испанских дыб. «А как, — он спросил, — поживает Бесс? Я скверно расстался с ней…» — «На могиле ее воздвигнули крест Тому уж немало дней». «Прах к праху!.. — он молвил. — Конец земной — Могильная тишина…» А ветер стонал и бился в окно, И восходила луна. Скользили по лику ее облака, Когда Соломон Кейн Неторопливо повел рассказ О виденном вдалеке: «В безбрежном лесу, на чужих ветрах, Под багровой звездой В глухую полночь рожденный Страх Свивает свое гнездо. Я видел черное колдовство, Которого больше нет. Оно отвращало и естество, И самый Господень свет. Там в городе, старом, как Смерть сама, Жила бессмертия дочь. Во взгляде ее — безумия тьма, Кровавого пира ночь! Там грудами скалились черепа Во славу красы ее. Там крови требовала толпа — Несытое воронье. Царица была вторая Лилит — Огонь и кровь на челе! И был поцелуй ее ядовит… Теперь она спит в земле. Сразил я вампира, что высосал кровь У черного князя из жил. А после блуждал меж серых холмов, Где мертвый народ жил. Господь не оставил меня в тот день, Орудьем гнева избрав, И я оградил племена людей, Земное земле отдав. Я демонов видел в ночи полет, И кожистых крыльев песнь Сперва мое сердце вковала в лед, Потом позвала на месть. Но все это в прошлом!.. Родной порог Меня наконец манит. Я стал староват для долгих дорог, Забравших мои дни. Довольно сражений и дальних стран, Отмеренных мне судьбой…» …Но где-то в ночи гремел океан И скалы крушил прибой. Он

пену валов швырял в пустоту, Стараясь достать до звезд, И ветер летел и выл на лету, Как бешеный гончий пес. И Кейн услыхал тот призрачный зов, Тот бестелесный стон, И в глубине холодных зрачков Вспыхнул былой огонь. И Кейн оглянулся по сторонам, Как будто бы в первый раз, И вышел за дверь, где светила луна, В серебряных тучах мчась. Люди за ним поспешили вслед, И видел добрый народ Над вершиной холма его силуэт, Врезанный в серебро. Надолго ли скрылся?.. В какой предел?.. Чей голос его позвал?.. …И только победную песню пел Над морем летевший шквал.

Возвращение Соломона Кейна

(Вторая версия)

Над скалами белые чайки вились И пеной хлестал прибой, Когда наконец кочевая жизнь Его привела домой. Под ветром шуршал прибрежный песок И к ночи клонился день, Когда в свой маленький городок Пришел Соломон Кейн. Народ сбегался с разных сторон И следом валил толпой: Он шел, как призрак былых времен, По уличной мостовой. Он все смотрел и смотрел вокруг, И странен был его взгляд. Он видел столько горьких разлук И вот — вернулся назад. В таверне старой сквозь гул голосов Поскрипывали слегка Стропила из девонширских дубов, Помнившие века. «Здесь кружки звенят, салютуя всем, Кого между нами нет. И Дрейк, и Хокинс, и Оксенхэм… Сколько минуло лет! Сэр Ричард Гренвиль сиживал здесь, Кажется, лишь вчера… Как мы с испанцев сбивали спесь!.. С вечера до утра. Ядра свистели и бой гремел, И кровь текла в океан, И мужеству не был положен предел, И мы не считали ран… А как, — он спросил, — поживает Бесс? Хотел я делить с ней кров, Но все променял на прибоя плеск И песню морских ветров. Бедняжка осталась совсем одна, Мне душу рвал ее взгляд…» «На кладбище тихом уснула она Вот уж семь лет назад». «Прах к праху!.. — он молвил. — Конец земной — Могильная тишина…» А ветер стонал и бился в окно, И восходила луна. Скользили по лику ее облака, Когда Соломон Кейн Неторопливо повел рассказ О виденном вдалеке. «В бесплодной пустыне, где нет следов, Торил я кровавый след. Я видел черное колдовство, Которого больше нет. Там в городе Смерти самой древней Жила бессмертия дочь. Праматерь Лилит возродилась в ней, Чтоб день превратился в ночь! Потом я меж серых холмов бродил, Где голос рассудка стих, Где мертвый народ вставал из могил, Чтоб жизни лишать живых. Я слышал, как смертную песнь поет Невольник, чьи дни черны. Я демонов видел в ночи полет При свете полной луны. Но все это в прошлом!.. Родной порог Мне с возрастом все милей. Я стал староват для долгих дорог, Пора отдохнуть в тепле! Довольно сражений и дальних стран, Отмеренных мне судьбой…» …Но где-то в ночи гремел океан И скалы крушил прибой. Он пену валов швырял в пустоту, Стараясь достать до звезд, И ветер летел и выл на лету, Как бешеный гончий пес. И Кейн услыхал тот призрачный зов, Тот бестелесный стон, И в глубине холодных зрачков Вспыхнул былой огонь. Напрасно пытались его вернуть: Он сбросил все руки с плеч, На пояс спеша скорей пристегнуть Свой верный испанский меч. Потом оглянулся по сторонам, Как будто бы в первый раз, И вышел за дверь, где светила луна, В серебряных тучах мчась. Люди за ним поспешили вслед, И видел добрый народ Над вершиной холма его силуэт, Врезанный в серебро. Надолго ли скрылся?.. В какой предел?.. Чей голос его позвал?.. …И только победную песню пел Над морем летевший шквал.