Клинок Тишалла

Стовер Мэтью Вудринг

Тан’элКот двинулся дальше.

– Месть – занятие для слабых умов, – раздумчиво проговорил он. – Опознавательный знак нищих духом.

– Это не ответ.

Тан’элКот только пожал плечами. Хэри вскоре нагнал его.

– Быть может, я не стал уничтожать тебя, – пробормотал бывший император, – потому, что куда приятней смотреть, как ты сам себя губишь.

– Очень верно сказано, – фыркнул Хэри. – Все, что я делал в своей жизни, было для кого-то развлечением.

Тан’элКот пробурчал что-то неразборчивое, однако спорить не стал.

Хэри потер

шею, но напряжение, стянувшее позвоночник, не исчезло.

– Может, в конечном итоге это пережить тяжелей всего. В жизни я натворил много дерьма. И много хорошего тоже сделал. Но, если добраться до сути, все это ерунда. Все, что делал я и что испытал – побеждал, проигрывал, любил, ненавидел, один черт, – все это имеет значение только потому, что помогало какому-нибудь ублюдку, которого я даже не знаю, скоротать пару часов.

– Мы с тобой и вправду парные мечи, – пробормотал Тан’элКот. – Наши войны давно отгремели, наша слава прошла. Что тебя на самом деле тревожит: что твоя жизнь была для кого-то развлечением или то, что тебя она больше не радует?

– А, хорошо, что напомнил! – воскликнул Хэри. – Что-то я тебя давно в жопу не посылал!

Тан’элКот благостно улыбнулся.

– Я плакал оттого, что нет у меня сапог, покуда не встретил безногого. – Он кивком указал на тротуар, туда, где спал, сгорбившись в старенькой инвалидной коляске, оборванный безногий нищий. – Посмотри на этого человека: без сомнения, он самую надежду на посмертие отдал бы, чтобы на один день встать на ноги – даже столь неверные, как твои.

– Ну? – поинтересовался Хэри. – Он сильней моего искалечен. И что с того?

Улыбка Тан’элКота поблекла.

– Инвалидное кресло у тебя получше будет.

– Ага. – Хэри горько усмехнулся. – Ровер – настоящее чудо.

– Ровер? – Тан’элКот вопросительно поднял бровь. – Ты дал кличку своей инвалидной коляске? Не думал, что это в твоем характере.

Хэри раздраженно передернул плечами.

– Это командный код, и все. Без него голосовое управление не воспринимает приказов.

– Но Ровер – это ведь собачья кличка? Как Верный… э-э… Фидо?

– В данном случае не кличка, – с раздражением поправил Хэри. – Это шутка. Началось, во всяком случае, как безвкусная шутка, а потом я решил ничего не менять.

– Не вижу ничего смешного.

– Я тоже. – Он пожал плечами. – Знаю, ты мало бродишь по сети. Что-нибудь знаешь о киносериалах двадцатого столетия?

– Только то, что это было весьма примитивное развлечение.

– Был среди них один, назывался «Пленник». Не слышал?

Тан’элКот покачал головой.

– Объяснить тебе, в чем соль, будет сложновато, – признался Хэри. – Но Ровером звали… весьма энергичного тюремщика. Вот и все.

– М-м… – промычал Тан’элКот. – Кажется, понимаю…

– Только не надо ударяться в философию – всякий раз, как ты этим занимаешься, я начинаю жалеть, что не прикончил тебя, когда у меня был шанс.

– Вот-вот. – Тан’элКот вздохнул. – Я тоже иногда жалею.

Хэри покосился на него, пытаясь найти

слова, однако только кивнул и двинулся дальше. Тан’элКот держался рядом.

Они опять немного помолчали.

– Пожалуй… главный вопрос звучит так: чего на самом деле хочет человек? – проговорил наконец Тан’элКот. – Хотим мы смириться со свой судьбой или хотим изменить ее – на счастливую? В конце концов, примирение с нынешней ситуацией – лишь вопрос серотонинового баланса, и достичь его можно медикаментозным способом.

– Лекарства не изменят ничего, кроме моего к ним отношения. – Хэри повел плечами, как бы отбрасывая саму идею. – А изменить? Свою жизнь? Черт, я дрался за это!

– Правда?

– Я победил, черт! Я сделал Коллберга. Я сделал тебя. Я получил все, о чем мечтал, блин: славу, деньги, власть. И даже прекрасную женщину.

– Проблема со счастливыми концовками, – заметил Тан’элКот, – в том, что в жизни ничто не кончается.

– К черту, – ругнулся Хэри. – Я буду жить после этого долго и счастливо. Вот, живу.

– Понимаю. Твое счастье привело себя в такой час на эти улицы в моей компании, – пробормотал Тан’элКот. – Я всегда полагал, что «жить долго и счастливо» в четыре часа утра означает спать в своей постели рядом с женой.

Хэри уставился на грязный асфальт под ногами.

– Просто.. не знаю. Иногда глухой ночью, понимаешь… – Он помотал головой, отгоняя мысли. Вздохнул, пожал плечами. – Наверное, я просто не привык стареть, и все. Это… А-а, на фиг. Гадский кризис среднего возраста.

Тан’элКот остановился рядом и молча стоял, покуда Хэри не поднял глаза и не увидал, что бывший император смотрит на него так, словно куснул какую-то гниль, а выплюнуть не может.

– Так ты называешь свое отчаяние? Гадский кризис среднего возраста?

– Ну-у… или не так. Зови как хочешь, мне-то…

– Хватит! – пророкотал Тан’элКот. Ладонь величиной с лапу пещерного медведя легла на плечо Хэри и стиснула с такой силой, что едва не хрустнули кости. – Ты не сможешь умерить боль, как ни обзывайся. Ты забыл, с кем говоришь, Кейн.

Глаза Тан’элКота сверкали, и этот взгляд держал Хэри Майклсона крепче великанской руки.

– В этом мы с тобой братья. Я пережил то, что чувствуешь ты, и оба мы знаем, что нет на свете слов, способных описать и сдержать эту муку. Мы ранены, ты и я, и наши раны не излечит время. С каждым часом они болят все сильней – как гангрена, как рак. Они убивают нас.

Хэри опустил голову. Сердце так болело, что слова путались в голове, и оставалось лишь молча смотреть, стиснув зубы, на исчерченные шрамами костяшки пальцев.

Позади послышались пьяные голоса.

– Эй вы, педики! Вы, засранцы!

Хэри и Тан’элКот обернулись. Двое алкоголиков, которых великан спихнул с дороги, теперь перли на них через всю улицу, неровными шагами перебираясь через лужу ртутно-аргонового света. У одного в руках Хэри заметил обрезок трубы, у другого – стальной клинок сантиметров двадцати.