Клирик
Шрифт:
— Это ты молокососам рассказывай, — чуть тише бросил седой. — Старики еще помнят, что могут клирики, особенно наемные клирики, поэтому появится множество вопросов к мастеру, к твоей жене, а самое главное — к тебе. Ну-ка, еще раз повтори мне, что она кричала?
— Зачем?!
— Повтори! — рыкнул старый, и молодой нехотя повиновался:
— Орала, что на мне проклятье уже давно, что из-за меня страдает сын. Голосила, что кого-то ко мне привязали веревками, покарав через сына… Это бред!
— Не думаю, — печально выдохнул седой, еще раз выслушав сумбурный рассказ. — Я б на твоем месте не за стражей бежал, а к нашим
— Зачем?! Я терпеть не могу этих бормочущих стариков! — вновь в бешенстве подскочил молодой. — Мне нужно звать стражу, пока полоумный дед куда-нибудь не спрятал ведьму! Она ответит за все страдания моего сына!
— Ты никуда не пойдешь! — Яростный голос умудренного жизнью гнома многократным эхом отразился от стен. — Это говорю тебе я, твой наставник! — И уже спокойнее продолжил: — Не мешай всех людей в одну кучу. Князья Ремила — они виноваты в этой войне, поверь мне, разменявшему уже четвертую сотню лет. Если ты причинишь зло клиричке, которая помогла твоим родным, ты жестоко поплатишься за это, и, может быть, не ты один.
— А…
— Дослушай! — вновь громыхнул седой, обрывая своего ученика. — Клиричка сказала тебе, что проклятье старое, значит, ты должен вспомнить, что и когда сделал недозволенного. Хотя мне и больно допустить такую мысль о лучшем ученике. Пойми, Филиндил, на войне нет победителей и побежденных — страдают все. И что бы ты ни сделал по приказу, есть вещи, которые допускать нельзя.
В голове замелькали образы той полузабытой ночной вылазки, когда он еще не был сотником. Когда молодые, но уже пережившие ужас очередной войны гномы решили отомстить, напав на человеческое поселение…
Сопротивляться было некому, только юнцы, едва способные поднять оружие, да женщины, но и те и другие опьянены ненавистью…
Мечущиеся с факелами фигуры… Разверзнутый в крике рот… Залитое кровью лицо… Мать, закрывающая маленького ребенка и умоляющая пощадить его… Ты проклят! Будь ты проклят навеки! Ты и твои дети!.. Удар топора… Хлюпающий звук… Оборвавшийся крик…
— …Ничего! — упрямо вздернул подбородок молодой. — Я ничего никогда в жизни не делал недопустимого!
— Хорошо, — облегченно выдохнул седой. — Но к хранителям все же сходи, а клирика не трогай.
— Обещаю, — тот покорно склонил голову. — Я к ней не прикоснусь…
— Я дал наставнику слово не трогать ее, но совершенно не обещал, что этого не сделает кто-то другой. Поэтому ты, Строрри, как мой лучший воин в сотне и самый надежный товарищ, выполнишь то, о чем я прошу. Только тебе я могу доверить это дело.
— Хорошо, — склонил рыжую голову гном и твердо пообещал: — Не подведу, — затем поправил висевший на поясе топор, развернулся и, глухо позвякивая доспехом, направился к выходу на поверхность…
…Спала я урывками: то проваливаясь, то вновь всплывая из омута сна, прислушивалась к подозрительным звукам. Однако при всем этом умудрилась отдохнуть, и весьма неплохо. Солнце клонилось к закату, воздух чуть посвежел, обещая долгожданную прохладу. Небо потихоньку затягивали облака, предвещая темную ночь. Еще немного — и можно будет тронуться в путь.
Достав из сумки хлеб
Новый мир страшил неизвестностью. Наверное, даже у гномов мне было более уютно, нежели теперь. Они объясняли, что в каком случае меня может ожидать. А здесь… Необъятные просторы совершенно незнакомого мира, а я одна. И некому подсказать, что делать, а самое главное — объяснить, кем являюсь. Чтобы понять, что я теперь другая, не надо смотреть в зеркало, иная внешность — это сейчас не главное. Я изменилась внутри. Раньше во мне отсутствовала уверенность сильного человека, то есть человека, обладающего большой физической силой. Теперь же я стала другой не только физически, но и эмоционально: появилась дерзость, храбрость, готовность броситься на защиту любого. А уж про внутренний мир вообще молчу! Где-то там в глубине во мне появилась уверенность… Нет, не так. Во мне горела безграничная вера в богиню Лемираен, необъяснимая, но такая надежная. Непоколебимая. И от этого было так хорошо, так прекрасно! Когда я тянулась в этот уголок души и касалась силы, то захлебывалась счастьем, почти сходила с ума от восторга и упоения, что могу дотянуться до этого блаженства. Практически впадала в экстаз, оттого что могу испить из источника божественной энергии.
Я сложила ладони перед грудью и горячо зашептала благодарственную молитву. Из-под сомкнутых век потекли слезы. Во мне жаркой волной всколыхнулось счастье и понимание, что я не одинока, что со мной едва ли не весь мир, со мной богиня!
Кое-как отдышавшись от нахлынувшего восторга, с удивлением обнаружила, что солнце уже село. Можно пускаться в путь. Осторожно выбравшись из кустов, я вытащила сумку, вскинула ее на спину, поправила прицепленные к ней меч и щит. Потихоньку начала спускаться вниз.
Ночь выдалась темная. Слабый свет звезд с трудом пробивался сквозь облака. На рассвете, когда край неба занялся розово-рыжими сполохами, я все же остановилась. Спуск был не таким трудным, как я ожидала, но и совсем легким его нельзя было назвать — намучиться пришлось изрядно, и я рискнула перевести дух.
Скинув наземь уже казавшуюся неподъемной сумку, пошевелила плечами, покрутила головой, разминая затекшую шею, чтобы хоть как-то прогнать накопившуюся усталость.
Эх! Сейчас бы в ванну и спать… Но нельзя. Небольшой отдых — и снова в дорогу, ведь чем дальше я буду от владений гномов, тем лучше. Достав из сумки мех с водой, я с огромным удовольствием сделала несколько глотков. Ох богиня, как хорошо! Усевшись рядом прямо на землю, вытянула уставшие ноги, чуть прикрыла глаза и расслабилась…
Меня уже начало клонить в сон, как я неожиданно встрепенулась, почувствовав исходящую откуда-то угрозу, ощущение приближающейся опасности, к которой обязательно следует подготовиться. Неприятное состояние…
Немного поборовшись с этим чувством, все же не выдержала, встряхнула головой, сгоняя дремоту, встала и постаралась найти источник тревоги… Ох! Вот я ворона!
Ко мне целенаправленно топал гном, держа в одной руке щит, а в другой боевой топор.
«Нашли-таки! — Это была первая мысль, а потом пришла другая: — Почему он один?»