Клокочущая пустота(трилогия)
Шрифт:
— Недурное начало! — заметил герцог. — Прошу вас дальше.
Сирано поклонился:
Народ на ярмарке хохочет, Смеяться хоть совсем не хочет. Там куклы жизнь играют злую: Кого убьют, кого надуют. Где правды нет — ликует ложь. Нет милосердия, есть нож. Растоптана и Справедливость, Притом с изяществом, «красиво»! Все продадут и в Рим и в Лондон, Расправиться бы только с Фрондой! ВсехДоброносец герцог д'Ашперон молча подошел и обнял Сирано.
— С возвращением, брат мой, с оружием, которое острее шпаги.
В ту же ночь кардинал Мазарини тайно бежал из Лувра в Кельн.
Глава вторая. ШКОЛА ВЛАСТИ
Каждый видит, чем ты кажешься;
Немногие чувствуют, что ты есть.
Рейн! Могучая полноводная река, словно хранящая былое величие Священной Римской империи немецкой нации [79] , низведенной Вестфальским мирным договором до положения стоячего болота, в какие превратились некоторые пострадавшие в Тридцатилетнюю войну раздробленные владения фюрстов и рыцарские земли, границы которых порой сужались до одного лье, с ютящейся внутри них сотней-другой подданных.
79
Существовала как завоевание Германией ряда европейских стран и большей части Италии с Римом и папой, начиная с 962 года. С 1648 года превратилась в конгломерат самостоятельных и непокорных германских государств уже без Италии. Прекратила существование при Наполеоне I в 1806 году. (Примеч. авт.).
Рейн, конечно, всегда оставался равнодушным к нескончаемым войнам на его берегах между патентантами [80] Кeльна и Пфальца из-за сооружений, которые одними строились, а другими разрушались. Безразличная к ручейкам человеческой крови светлая река несла свои чистые тогда воды [81] , рождая множество легенд и красивых сказок, которые слагались о ее берегах.
Город Кeльн на одном из них являл собой отнюдь не процветающий центр: множество полуразвалившихся, заброшенных домов, пустые улицы, давным-давно начатый строительством, гениально задуманный собор походил на безобразный скелет, одетый в забытые людьми строительные леса, и далеко не напоминал тот всплеск ажурного камня к небу, который создаст столетия спустя мировую славу готической архитектуре.
80
Имеющие патент императора на правление. (Примеч. авт.).
81
Ныне Рейн так загрязнен, что в нем нельзя даже купаться. (Примеч. авт.).
По безлюдным улицам мчалась карета, запряженная попарно цугом восьмеркой золотисто-рыжих лошадей. По обе стороны кареты и позади нее скакал отряд королевских мушкетеров во главе с их капитаном, имя которого впоследствии будет прославлено несравненным Александром Дюма-отцом.
Капитан этот в шляпе с развевающимися перьями держался рядом с дверцей кареты, где виднелся в окне прелестный профиль дамы.
С бравым капитаном ехали отважные и надежные друзья, способные постоять за французского короля (пусть пока малолетнего), который вместе с матерью, королевой Анной, направлялся к ее первому министру, отсюда, из Кeльна, управлявшему Францией, поскольку Париж был захвачен Фрондой.
Карета остановилась около замка фюрста, вынужденного уступить его кардиналу Мазарини, имевшему права по Вестфальскому мирному договору, завершившему Тридцатилетнюю войну, распоряжаться в раздробленных
Королева Анна, учтиво поддержанная под руку капитаном мушкетеров, сошла с подножки кареты, одарив галантного капитана, помня былые его услуги, теплым и ясным взглядом, и величественно прошла по каменным ступеням сквозь толпу гонцов, ожидающих приема кардинала, не просто расступившуюся перед нею, а распавшуюся на согнувшихся в подобострастном поклоне людей.
Анна властно распахнула двери кабинета, где за грубым столом сидел в своей рабочей сутане, подбитой алой материей, кардинал Мазарини. При виде королевы он вскочил, сделав знак рукой гонцу. Тот, низко кланяясь, пятясь, удалился из кабинета.
Анна, величественная, гневно-надменная, свысока смотрела на Мазарини, потом бросила ему на стол скомканную бумажку.
— Извольте, кардинал, прочесть этот гнусный пасквиль, касающийся не только вас, священнослужителя и министра, но и меня, облеченную парламентом Франции высшей властью. Я не терплю непристойностей.
Мазарини, не говоря ни слова, лишь благословил королеву Анну поднятой рукой, в ответ на что она чуть заметно присела в полуреверансе, взял бумагу, тщательно расправил ее и стал читать.
Робкий мальчик-король вошел вслед за матерью и с любопытством рассматривал комнату, украшенную рогами и многими кабаньими головами.
«И что их так к свиньям тянет?» — поморщился Людовик XIV.
Мазарини читал напечатанный в Париже листок.
У СПАЛЬНИ КОРОЛЕВЫ (памфлет) Что скажет «серый кардинал», Когда кивнет сама Мадам? Что он никак не ожидал К себе вниманья знатных дам? Нет! Мимо спальни не пройдет «Святой» пронырливый прелат! Таких на свете нет пройдох! Таким пройдохам нет преград! Не умерщвлять же клятвой плоть! Не гнать же радость жизни прочь, Когда попы, до папы вплоть, Вкусить запретное не прочь! Забыть безбрачия обет, Известно, не для всех ведь грех! В день постный съесть мясной обед — Вот это тяжкий грех для всех! Наследник жалкий Ришелье, Не выше ты его колен! Несчетно шаг твой мельче лье, Ты так же мелок, Мазарен! [82]82
Французское произношение имени Мазарини. (Примеч. авт.)
Мазарини прочитал листок и побледнел. Анна почти с ненавистью смотрела на него.
— Надеюсь, вы мужчина, кардинал?
— У вас есть повод для сомнений, ваше величество?
— Надеюсь, если бы вы находились в Париже, автор пасквиля был бы в Бастилии?
— О нет, ваше величество! — поправил Мазарини. — На эшафоте! Но, позволю себе заметить, что эшафот не единственное средство возмездия. Я знаю этого Сирано де Бержерака, забияку и драчуна. Вижу, он сменил шпагу на колкий стих. Но меня он не проколет.
— Зато меня гнусно ранил клинком, отравленным непристойностью.
Кардинал опустил глаза.
— Можете поверить мне, ваше величество. Я могу переманить на свою сторону врага, но я не умею прощать, хотя все стерплю.
— Стерпите? И вы, первый министр, будете утверждать, что остаетесь мужчиной?
— Я постараюсь это доказать, ваше величество. Терпение — мое оружие, которым мало кто владеет. Я хочу, чтобы это слышал и король. Меня нельзя пронять оскорблением, но это не значит, что я его спущу. Моя стратегия: «Время и я!» Рано или поздно, но беру свое.
— Если у вас так много терпения, то попрошу заменить меня и заняться королем, которого я вверяю вашей заботе. Пусть он посмотрит, как вы воюете за него с помощью своего терпения, которое так на руку разнузданной Фронде.
— Я внимательно слежу за нею, ваше величество.
— Следить надо за модой. Пусть мне скучны государственные дела и я прежде всего дама, потому не могу снести, чтобы множество людей хихикало, читая эти неприличности.
— Кто сегодня хихикает, завтра заплачет. Что значит множество людей, ваше величество, по сравнению с теми, кто ими правит! Я постараюсь объяснить это королю.