Клокотала Украина (с иллюстрациями)

Панч Петро

Ротмистр собрался было раздеваться, но парубок уже скрылся за камышами. Тогда он выхватил пистоль и выстрелил.

По берегу загремели новые выстрелы, но пули не долетели и до середины речки.

Парубок, выскочив на берег, радостно и громко захохотал.

— Ну, князь, еще встретимся!.. Все вы еще вспомните Нестора Морозенко. — Повернулся и пошел к лесу, которому не было ни конца, ни края.

VIII

Киевский оружейный мастер не соврал, когда сказал, что у князя

Вишневецкого полны склады пистолей. Были там еще и кривые сабли, и турецкие ятаганы, и мушкеты, и новенькие карабины. Вишневецкий считал, что то количество надворного войска, которое у него сейчас есть, это только начало. Если его отец, чтобы защитить свои поместья и посполитых от татарских набегов, щедро вооружал селян, то Иеремия делал наоборот — при всяком удобном случае он старался отобрать у селян и мещан оружие, даже приобретенное ими в походах. С одной стороны — это пополняло его арсенал, с другой — безопаснее иметь невооруженную чернь.

Стась разведал все до мелочей. Оружие было собрано в амбаре на господском дворе, почти у самых казарм. Охранял амбар один сторож, старый пан Гамалик, на дубовых дверях висел замок величиной с детскую голову. Была еще постоянная стража на башнях у главных ворот, а на валах расхаживали взад-вперед четыре жолнера. В казармах оставалась только одна рота из валашского отряда.

Все это он рассказал Кривоносу.

— А что ты о Гале узнал?

— Которая из Лукомля?

— Пивкожухова.

— Приставили ее к покоям княгини, — отвечал он, сразу оживившись. — Красавица дивчина.

— Так ты уже знаешь и какая она?

Стась смущенно опустил глаза. Кривонос улыбнулся. Чтобы осуществить задуманный план, нужно было выманить командира роты за валы. Кривонос уже разведал, что поручик Быховец волочится за женой капитана казацкого отряда пани Зосей, с которой встречается в Лубнах в доме подстаросты.

— Она славная дивчина, Галя, — сказал он. — Ты передай ей, что брат ее здесь и Саливон тоже.

— А Саливон кто такой? — ревниво спросил Стась.

— Пускай уж лучше дивчина тебе сама скажет. Нужно, чтоб она помогла. Вот эту записку пусть она в субботу передаст поручику Быховцу... Спрячь!

— Так я сам могу.

— От пани Зоси?

Стась захлопал глазами, потом широко улыбнулся.

— Теперь понимаю.

Еще долго Кривонос объяснял ему, что нужно сделать до субботы, а потом положил Стасю руку на плечо и спросил совсем другим тоном:

— Так как же ты решил?

— Буду и дальше служить у князя, тут я больше сделаю.

— Ладно, Стась, если заметишь малейшую опасность, беги к Григору, он будет в этих краях. И береги Галю, она еще здесь нам понадобится.

Несколько дней спустя, когда совсем уже стемнело, в Лубны въехала группа всадников. Кое-где еще светились огоньки, но большая часть окон уже чернела, как глазные впадины. От замка с горы долетало протяжно и монотонно: «Бердо?» [Исковерканное немецкое «Wer da?» — «Кто там?»]

Другой голос отвечал: «Не спи твердо!»

Всадники гуськом тянулись вдоль хат, никто не курил, не разговаривал,

и только совсем вблизи можно было в переднем узнать Максима Кривоноса. За ним ехал Мартын, а сзади еще трое: Мартынов брат, кривой Онисько, променявший подрясник послушника на казацкий жупан, последним был Петро Пивкожуха, знавший здесь каждую стежку.

Возле Бернардинского монастыря, черным массивом возвышавшегося над другими постройками, они свернули в переулок, остановились под густой кроной вяза. Максим Кривонос нервно жевал кончик уса: приехать сюда они приехали, но передала ли Галя записку поручику Быховцу, поверил ли он, что это писала ему пани Зося, решился ли поехать к подстаросте на придуманное Кривоносом свидание — оставалось неизвестным.

— Бердо! — долетало с валов, которыми окружил Вишневецкий свой дворец.

Сквозь деревья мигал огонек в доме Суфчинского.

Казаки спешились и, положив руки на седла, отдыхали. Петро стоял рядом с Ониськом, и тот тихонько спросил:

— Когда же она померла?

— Мать? Два дня назад похоронили... Спасибо соседям.

— С горя?

— Горе горем, а и есть уж нечего было.

В темноте кто-то глубоко вздохнул.

— Ну, а как же ты дознался?

— Люди передали. Хотели и отца вместе похоронить, а паны не дают. Ну, мы и пошли с Саливоном... Ночью...

— Уговорили?

— Я знал, что батько был второй с края, а тут смотрим — что-то больно молодой, а он уже четвертый... Пускай теперь на его месте шляхтич посидит.

Кривонос уже изучил, как часто повторялась перекличка, и с удовлетворением отметил, что сначала один голос не отозвался, потом другой, не слышно стало и остальных, и больше ничто уже не нарушало тишины. «Ловко орудует Григор», — подумал Кривонос и в это время услышал стук копыт. Несколько всадников скакало от двора подстаросты.

— Ну, хлопцы, смотрите, чтоб ни одного не выпустили, а я беру на себя командира! — сказал он, вскакивая в седло.

Когда верховые приблизились. Мартын крикнул:

— Стой! Разбегались!

— Свои! — отвечал Быховец и перевел коня на шаг. — Заворачивай за нами!

— В темноте узнать трудно, а по голосу слышу, что пан Быховец, — сказал спокойно Максим Кривонос. — Лучше за нами поезжайте!

Тем временем хлопцы окружили остальных двух всадников и выхватили у них из рук пистоли.

— Кто тут? — уже испуганно крикнул Быховец.

— Свои, свои, пане поручик. Максима еще не забыл, Кривоноса? Давай сюда пистоль. И за саблю не хватайся.

Быховец словно подавился, потом с укором, подчеркивая каждое слово, сказал:

— Что ты надумал, пане атаман?

— Отъедем немного вперед.

Когда казаки и валахи остались позади, Максим Кривонос сказал:

— Ты, пане поручик, имеешь голову на плечах и должен понимать, к чему идет — польской администрации наступает конец. Но, как говорится, без ногтя и блохи не убьешь — хлопам, да и казакам нужно оружие. Вот и все!

— Это разбой!

— О ком печалишься, пане Быховец?

— Я на службе.

— Помогаешь панам виселицами путь на Украину метить?