Клон
Шрифт:
— Наши, журналюга, есть разные. И среди тех, кто меня ищет и приказы отдает на уничтожение, есть те, кто правильно понимает ситуацию. Но их, к сожалению, меньшинство, и они рискуют головой. Как и тот летун, который нас сейчас подберет.
— Думаешь, подберет?
— Секунда в секунду. Как договаривались.
— Но у него же полетное задание. Командиры. Другое прочее.
— А мы находимся на маршруте его следования. С незначительным отклонением. А о мимолетных приключениях он докладывать не обязан. Борт летит к грузинам.
— А на той стороне…
— А на той стороне свет не без добрых людей. Ждут нас и на той стороне. Меня и еще одного человека.
— Это еще кого?
— Тебе это знать не нужно.
Естественно, лучше знать меньше.
Вертушка появилась вовремя. Я услышал нарастающий гул, потом показалась стрекоза, выросла и зависла над нами. Открылась дверка, и летун показал руку, сжатую в кулак, с большим пальцем, направленным вверх.
— Еще чего? — обиделся Старков. — Нехай садится. Зря мы, что ли, площадку чистили?
Летун покачал головой, но вертолет стал медленно опускаться, разгоняя сухую траву и мусор. Движок смолк.
Старков тем не менее оставался сидеть, прислонившись спиной к стволу дерева.
— Грузимся? — спросил я. — Времени в обрез?
— Не мельтеши. Пусть позовут повежливей.
Пилот в кабине укоризненно покачал головой, а второй номер его, стрелок-радист, или как его там, открыл дверь, выбросил трап, сошел вниз.
— Добро пожаловать, парни.
— Вот с этого и надо было начинать. Как там наверху, погода в норме?
— Домчим до самого Тбилиси. Если разрешат.
— До самого не разрешат. Ты нас к братьям кистинцам домчи.
— Это запросто.
— Ну ладно. Пошли, Андрюха.
Салон оказался под завязку набит ящиками и мешками. Мне доводилось уже летать однажды над СПб, с местными летунами, делать репортаж, слушать лекции и байки. То, что это МИ-8, я определил сразу и попросился в кабину. Посмотреть на горы напоследок. Оттуда они интересней. Обзор шире.
— А почему один летишь, командир, не звеном?
— Грамотный какой. У своего командира спроси. Он тебе объяснит.
— Он мне мало что объясняет. Хочет, чтобы я умственные способности развивал.
— Свои или его? Держись крепче, взлетаем.
Летун, полный мужик лет пятидесяти, отжал рычаг и отдал ручку управления. Земля грохнулась вниз, и это было круче, чем в туристическом рейсе над Питером. Мы сели на маршрут, и справа обнаружился второй вертолет, ведомый. Он поджидал где-то рядом.
Тот, о ком говорил Старков, сидел тут же, на ящиках, и на лице его была маска с прорезями. Значит, лицо приметное. Или известное.
Мы с ходу промахнули хребет, реку и пошли к цели. Машина рыскала змейкой, делала в воздухе замысловатые фигуры. И примерно через полчаса нас сбили.
Золотые трассы пришли со склона
— Вон из кабины! — заорал командир, и меня как ветром сдуло. Падая спиной на ящики, понял, что машина вошла в вираж. «Нурсы» ушли из своих гнезд и рвались теперь где-то на земле. Может быть, Старков видел в иллюминатор, что там, на земле, есть ли попадания. Судя по тому, что нас изрядно и долго трясло, а потом полетели клочья обшивки совсем рядом со мной, а в чреве ящиков, уложенных в салоне, что-то хрюкнуло и брякнуло, маневр оказался не очень удачным. Опять вираж и показательные стрельбы. Бой закончился так же неожиданно, как и начался.
Я бодро вернулся в кабину. Старков стоял тут же. Отцы-командиры казались озабоченными. Ни слова не говоря, меня выставили. Очевидно, шел военный совет на подлете к Филям. Я вернулся в салон и приник к иллюминатору, ожидая увидеть далеко внизу облака и горы чуть выше их. Но увидел бурую землю почти под собой. Мы наворачивали по какому-то ущелью, где и змейку-то было трудновато делать. Явственно запахло дымом.
Вертолет сел на свои пневматики на краю поляны. Двигатель смолк, и настала тишина.
— Чего, Славка? — спросил я так, как будто троллейбус остановился не на остановке. Я и воспринимал это свое фантастическое перемещение по просторам бывшей Чечено-Ингушской Советской Социалистической Республики, как какой-то Диснейленд.
— Подбили нас, Андрюха.
— То есть?
— Ты глупый, что ли?
В это время летуны покинули кабину и занялись осмотром машины.
— Выходи! Автомат возьми. Твой борт левый, мой правый. Смотри в оба! — приказал Старков.
— А мужик тот, в маске?
— Нету его.
— То есть?
— Убили мужика.
— Как?
— А вот так. Пулей.
— И где он?
— В салоне.
Если бы я знал, что мне потом придется возвращаться к этим пяти фразам, к минутам этим десять миллионов раз, я бы и в салон полез. Но сделанного не воротишь.
Через полчаса осмотр закончился. Локальный пожар потушен, лететь нельзя.
— Двадцать одна дырка. Очко. Только брать не с кого. Кон-то убран, — объявил командир.
— Что с машиной? — уточнил Старков.
— Маслопровод пробит, баки, приборную доску разнесло, в движке пуля и лонжерон поврежден. Лететь нельзя.
— А что можно?
— Можно связаться с базой и ждать помощи. Если братья чехи не опередят.
— А как же ведомый? Где вторая машина?
— А это я и сам хотел бы знать. Когда вышел из виража, ее не было нигде. А мы договорились встретиться в полсотне километров отсюда. Это первый интересный вопрос. Второй — там экипаж другой. Должен был быть Пряхин, посадили Пуляева Кольку. Нового мужика. Я его не знаю. Недавно прибыл. Теперь вызываю его, собаку, он не отвечает. Он бы эту «зэушку» подавил вполоборота. А он не вмешался даже.