Клонированная любовь: Как две капли

Борисов Алексей Николаевич

— Это ты что имеешь в виду? — Она с удивленной улыбкой поднимается из-за аквариума. — Это ты про меня, что ли, так? Ну, намекнул! Ну, дал понять! Развел турусы на колесах! Вот уж не сказала бы, чтобы после того, что я с этими мальчуками вытворяю, мои «акции» падали бы в цене! — Ирина мелодично хохочет и немного краснеет, как мне кажется, не столько от смущения, сколько от удовольствия. — Сейчас совсем другой рынок, па-па-ша!

— Пойми, мне хотелось бы, чтобы ты была счастлива. И если ты хочешь выйти замуж…

— Да кто тебе сказал, что я хочу выйти замуж? И за

кого? Не за этих же переростков! Если мне нужен мужчина, то это должен быть человек, который любил бы меня, а не секс со мной. Который относился бы ко мне как к человеку, а не как к ходячим сиськам и прочим достопримечательностям! Который бы заботился обо мне, понимал меня, делал бы для меня что-то! Вот как ты, например. — Она неожиданно посмотрела на меня так, как будто увидела впервые. — А то! — Ирина махнула куда-то в сторону рукой. — Сегодня он к тебе так подваливает, завтра — эдак, а послезавтра уже и не помнит, как зовут.

Господи! Кого она имела в виду? Своих «мальчуков-перцев» или же… А вдруг мама когда-нибудь рассказывала ей про одного неуклюжего второкурсника, тоже не взявшего на себя двадцать лет назад труд даже узнать ее имя?..

Впрочем, я не старался строить из себя слишком серьезного блюстителя нравов и даже пытался подтрунивать над ней. Правда, один раз получалось не совсем удачно. Желая продлить минуты ее игривого подлещивания по поводу сроков моего возвращения с работы, неумело изобразил что-то типа смущения:

— Прямо не знаю, как сегодня. Ко мне обещала прийти одна знакомая…

— Какая знакомая? — моментально насторожилась Ирка.

— Приятельница. Не могу же я вечно жить один, ты сама мне говорила!

— Ты встречаешься с женщиной? — Она изобразила деланно-изумленные глаза, однако я успел заметить, как по ее лицу пробежала легкая тень.

— Почему ты удивляешься? — Я даже слегка обиделся. — В конце концов, мне нет еще и сорока пяти! Артисты вон в мои годы мальчиков играют, на молоденьких женятся, — передразнил я ее чуть-чуть.

— Что же ты мне раньше не сказал? — Ира куксилась все сильнее, и я даже слегка пожалел, что затеял этот розыгрыш. — А я тебе тут докучаю! Расскажи хоть, какая она?

— Ну, так, ничего, — напряг фантазию. — В общем, девяносто — шестьдесят — девяносто. Лет тридцать.

— Счастливчик! А я-то думала… — Ирина отвернулась к книжному шкафу, но не сумела скрыть, как у нее напряженно приопустились кончики губ. Несколько минут она молча перебирала книги на полке, и я решил уже, что мою шутку благополучно «проехали», как она переспросила: — И давно вы?

— Больше месяца, — продолжал я изображать заправского казанову.

— И что? Может, вы и свадьбу… того… устроить решите?

— Э-э, этот вопрос у нас не поднимался, — продолжал я творить экспромты. — Такая женщина! — добавил в сочинительском пылу. — Абсолютно безоглядная! Не признает никаких формальностей!

— Да-а? — протянула Ирина. — Везет же некоторым! То-то я и смотрю, ты последнее время весь будто светишься! Все думала… Хотела… А ты!.. Что ж, good luck! Пойду, пожалуй! Мне пора.

Она

отвернулась от шкафа и понуро потащилась в прихожую. Сообразил, что уходит, только когда услышал, как она застегивает сапоги.

— Ирина, ты уже?

— Да, надо забежать к Людке за конспектом.

Я поспешил в прихожую, но она уже стояла, отвернувшись, и сосредоточенно возилась с задвижкой.

— Ирина, чай же хотели еще попить! — И только когда за ней захлопнулась дверь и я проводил взглядом в окно ее зябкую спину в демисезонном пальто, сообразил, что ни за что ни про что обломал девчонке свидание.

Потянулись хмурые дни ранней весны. Тусклые, пронизанные ощущением утраты, сначала — почти незаметным, потом — всеохватывающим. Надо же, был маленький, уютный мирок, в котором мне отводилась приятная и даже почетная роль доброго домового, старого ворчуна, хранителя мимолетного счастья, а я одним неудачным движением все разрушил. Идиот старый! Устроил экспромт! Не умеешь шутить — не шути…

Вновь, как в декабре, начал слоняться перед и после занятий по университетскому двору. Понурый, как побитый пес, хлюпая талой водой в старых текущий ботинках. Сморкаясь, кашляя и чихая. Встречая насмешливые взгляды каких-то девчонок, может быть, тех самых, которых зимой выгуливал на лыжах по заснеженному лесу. Тогда у меня даже не хватило соображаловки запомнить как следует их лица, поинтересоваться именами — вечный растяпа! И сейчас они хихикают надо мной, и не подойдешь, не спросишь про Ирину! Да и что спросить? Почему она ко мне больше не приходит? А с какой стати она должна ко мне, старому обалдую, ходить? Она делилась со мной своей щедрой радостью, своей молодостью, своим юным восторгом, а мне вздумалось над ней шутить. Вот и дошутился! И нечего отираться возле университета. Везет лишь единожды, и птица счастья два раза подряд на один и тот же шесток не садится.

…Вновь Ирина забежала ко мне только недели через три. Занесла недорогой вафельный торт, была неестественно оживлена. У меня сразу сложилось чуточку тревожное предчувствие, и не из-за того, о чем она, как я догадывался, будет просить, а из-за чего-то другого.

Пили чай, Ирина много смеялась. Где-то на середине второй чашки, состроив уморительную гримаску и стрельнув глазками, она с уклончивым вызовом бросила:

— Ну, как у тебя с этой… Девяносто — шестьдесят — девяносто?

— Какие девяносто, Ира, могут быть в моем возрасте? — торопливо забормотал я, стремясь как можно скорее замять ту историю. — Неужели ты не поняла, что я шутил?

— Так я и поверила! Шуточки же у тебя. — И она перевела разговор на приближающуюся сессию, на преподов.

Я переспрашивал, пытаясь с искусственным интересом вспомнить, кто из знакомых ей педагогов преподавал еще в мои студенческие годы и как они сейчас. Потом она стала собираться, начала подкрашивать губки, я встал, чтобы помыть посуду. Помню, продолжал рассказывать ей, как прикалывались друг над другом в стройотрядах, мазали по ночам мордасы зубной пастой, прибивали шлепанцы к полу — «как пошел, так и упал».