Клоунада
Шрифт:
— Люблю англичанок, — признался Ледок. — В них есть сдержанность, то, что меня бесконечно интригует. — Он снова слегка пожал плечами. — На самом деле это тоже своеобразная форма одежды.
— Верно, — согласился я. — Значит, вы его знали. Форсайта.
— Ну конечно. Париж — город большой, mon ami, [7] хотя общество, где вращались Форсайты, совсем невелико.
— Какое общество вы имеете в виду?
Он не успел ответить, потому что подошел официант с блюдами.
7
Дружище (фр.).
Когда официант отошел, Ледок аккуратно отломил кончик круассана. Взял в руку нож и сказал:
— Общество творческих людей. Писателей. Художников. Многие из них, особенно писатели, американцы. Приезжают в Париж за вдохновением, благо его здесь в избытке.
— И вы вхожи в их общество, — предположил я и отрезал кусочек бекона.
Он воззрился на меня, одновременно намазывая круассан маслом.
— Мой отец был человек талантливый и деловой и за свою долгую, хотя и довольно скучную жизнь сумел скопить приличную сумму. Он обладал и другим не последним достоинством — все делать вовремя и умер, когда я был еще совсем молод и мог вполне наслаждаться его деньгами.
Ледок усмехнулся.
— Деньги позволяли мне интересоваться книгами, картинами, театром. — Он размазал синий джем по круассану. — И даже давали возможность потехи ради ввязываться в какое-нибудь приключеньице по просьбе вашего друга мсье Купера из Лондона. — Он ловко откусил кусок круассана.
— Вы полагаете, Форсайт покончил с собой?
Ледок прожевал мой вопрос вместе с куском булочки. Наконец проглотил — и то и другое.
— Да, — сказал он. — Он был одержим смертью, как и сексом. И частенько поговаривал о самоубийстве.
— А об убийстве он часом не упоминал? — Бекон был замечательный. Как и яичница.
— Он говорил о договоре самоубийц. О том, как прекрасно, когда две души навсегда соединяются в смерти.
— И полиция думает, что так оно и есть, — заметил я.
Круассан остановился на полпути ко рту, позволив Ледоку в очередной раз пожать плечами и подождать, когда они встанут на место.
— Дверь была заперта изнутри. Окна тоже. В номере, кроме них, не было ни души. Пистолет принадлежал мсье Форсайту. Раны, у него и у девушки, полностью подтверждали версию двойного самоубийства. Что еще может думать полиция? — Он отправил круассан в рот.
— И выстрелов никто не слышал.
Ледок нахмурился и проглотил булку. Судя по тому, как он поморщился, проглотил он ее несколько раньше, чем собирался.
— Стреляли днем. Другие постояльцы в основном отсутствовали.
— По словам портье, Форсайт и девушка пробыли в номере часа четыре. Чем они занимались?
Он печально взглянул на меня. Я снова его огорчил.
— Дружище, это же
— Они оба были одеты, когда их нашли.
— Успели одеться. Наверное, ради своих ближних.
— И семья Форсайта на это не купилась.
Во взгляде все та же укоризна.
— Не купилась?
— Не согласилась с версией.
— А, понятно. Разумеется, семья как группа сомневается в очевидном, то же и отдельные ее члены. Как группа — даже сильнее.
— Как показало вскрытие, Форсайт умер на два часа позже девушки.
— Возможно, он сначала помог Сабине покончить с собой, а затем стал сомневаться, стоит ли ему следовать ее примеру. Предположим, он засомневался. И передумал. Такое возможно?
Ледок театральным жестом показал на пол, держа круассан так, будто это был фонарик. И опустил брови.
— Вот лежит прекрасная Сабина. Совсем мертвая, причем убитая его собственной рукой. Если он сейчас пойдет на попятный, ему придется не только иметь дело с полицией, что само по себе неприятно, но и усомниться в твердости собственных убеждений.
— Каких таких убеждений?
— Никогда и ни перед чем не отступать. Даже в самых крайних случаях. Ни перед жизнью. Ни перед смертью.
— Это было бы отступлением только в том случае, — заметил я, — если он убил девушку собственноручно.
И снова Ледок проглотил кусок раньше, чем собирался.
— Но дверь была заперта.
— Заперта. И за ней нашли трупы. Но эти двое были там, по меньшей мере, час, прежде чем девушка умерла. И после этого Форсайт пробыл там еще два часа, прежде чем умер сам. За это время целый полк мог войти в номер и выйти обратно.
— Никто никакого полка не видел.
— Вы же сами сказали, все произошло в разгар дня.
Ледок в знак согласия быстро кивнул, косясь чуть в сторону. Откинулся на спинку стула, потер руки и положил их на подлокотники.
— Bon. Итак, давайте подытожим. Мсье Форсайт и девушка входят в номер в полдень. Какое-то время они, возможно, развлекаются. Да, наверняка развлекаются. Затем одеваются. Потом, около часу дня, входит кто-то третий. Он отнимает пистолет у мсье Форсайта, который по чистой случайности принес его с собой. Мсье Форсайт не сопротивляется. Этот третий убивает девушку, которая тоже не сопротивляется. После чего возвращает пистолет мсье Форсайту, приподнимает шляпу и уходит. Мсье Форсайт сидит и размышляет над случившимся. И вот, поразмыслив часа два, он в конце концов решает застрелиться. Я правильно излагаю?
— Никто точно не знает, что произошло в том номере, — сказал я. — Да и выстрелов никто не слышал. Предсмертной записки тоже нет. Примерно в час Форсайт кому-то звонил. Но кому именно, этого тоже никто не знает.
— Дежурный куда-то подевал запись.
— Я бы хотел побеседовать с этим портье.
Ледок пожал плечами.
— К сожалению…
— К сожалению, — догадался я, — портье мертв.
— И вы считаете это подозрительным.