Клуб для избранных

Стоун Кэтрин

— Эрик, ты должен немедленно пойти в больницу.

— Да ладно. Само пройдет.

— Я понимаю, что тебе не хочется, — сочувственно произнесла Чарли, — но надо. Я сейчас же еду к тебе. Если кровотечение не прекратится, мы отправимся к врачу вместе.

В университетской клинике они появились через час. Медсестра приемного покоя деловито осмотрела рану и тут же направила Эрика в травматологию. Чарли осталась ждать. От скуки она водила глазами по стенам, увешанным скучными плакатами. Один из них от имени американского Красного

Креста призывал сдавать кровь, другой был посвящен оказанию первой помощи, третий, самый зловещий, предостерегал от курения. Однообразие нарушала картинка, явно не гармонировавшая с остальными, — на ней была изображена плетеная корзина с двумя щенками и пушистым котенком.

Некоторое время Чарли изучала плакаты, потом полистала женский журнал, завалявшийся на столе с прошлого года. Глаза ее скользили по строчкам, но мысли были заняты другим.

Она обязана вспомнить, как все было. Это наверняка поможет врачам, а Эрик сейчас вряд ли способен сосредоточиться. Раз она здесь, она должна помочь ему. Итак, все началось с того ночного телефонного звонка десять лет назад...

— Чарли, это Роберт.

— Роберт! — воскликнула она, впервые назвав его по имени.

— Эрик нуждается в тебе, дорогая. Ты не могла бы прийти к нему?

— А что случилось?

— Бобби... — Он осекся, не в силах справиться с эмоциями, и наконец выдавил из себя два слова, которым сам с трудом верил: — Бобби умер.

— О Боже!

— Пожалуйста, Чарли, приходи.

Вначале все выглядело как обычная ветрянка. Бобби чувствовал себя превосходно, а на его миловидном личике не появилось ни одной болячки. Целыми днями мальчуган валялся в постели, раскрашивал картинки, пил сок и принимал детский аспирин, которым его усердно пичкала Виктория.

Обычная ветрянка... Но вдруг ни с того ни с сего ребенка начало тошнить, а через несколько минут он прямо на глазах у потрясенных родителей потерял сознание. Естественно, они тут же помчались в больницу, и сейчас за стеной блока интенсивной терапии над пятилетним пациентом колдовала целая бригада медиков. Анализы показали, что у Бобби отказала печень и появились нарушения в головном мозге. Из расспросов выяснилось, что ребенок болел ветрянкой, во время которой родители давали ему аспирин.

— Мы называем это синдромом Рейе, — изрек вышедший из палаты педиатр. По его мрачному тону чувствовалось, что дело неладно. — Болезнь относительно новая. Обычно она возникает после гриппа или ветрянки. Причины неизвестны, а симптомы в точности как у вашего малыша — цирроз печени и отек мозга.

— А при чем тут аспирин? Почему меня спрашивали, давала ли я сыну аспирин? — поспешно вмешалась Виктория, боясь, что сейчас врач скажет самое худшее, о чем она и сама уже догадалась.

— Кое-кто полагает, что между этим лекарством и синдромом Рейе есть связь, но пока это научно не доказано.

Бессмысленная, трагическая

смерть Бобби заставила безутешных родителей искать виноватого. Он нашелся быстро — злополучный аспирин. Теперь Эрик обвинял Викторию в том, что это она убила их сына.

— Но мы всегда давали ему аспирин во время болезни, — оправдывалась жена. — Вспомни, какая у него была высокая температура.

— Значит, ты дала больше, чем нужно, — упрямо твердил муж.

День похорон знаменовал собой конец их брака. Кладбище супруги покинули порознь — каждый в машине своих родителей. Горе не сблизило их — для этого они недостаточно любили друг друга. Их связывал только ребенок, и теперь, когда его не стало, совместная жизнь потеряла всякий смысл.

Чарли приехала к Эрику через три часа после похорон. Они не виделись пять с половиной лет, и сейчас она с трудом узнала свою прежнюю любовь в этом осунувшемся печальном мужчине с глазами, обведенными черными кругами. Морщины избороздили его некогда красивое лицо. Не обращая внимания на находившихся в комнате Лансдейлов, Чарли подошла к убитому горем другу и обняла его. Приникнув к ее плечу, Эрик расплакался как ребенок. До этого никому, даже отцу, не удавалось его утешить. Лишь в присутствии Чарли он впервые дал волю слезам.

На работе она взяла отпуск. Отныне все ее время принадлежало только Эрику. Сидя рядом с ним и держа его за руку, она выслушивала бесконечные рассказы о Бобби и вскоре полюбила этого мальчика, которого ни разу в жизни не видела, как родного сына. Горе Эрика стало ее горем. Она страдала вместе с ним.

Они почти не расставались. Днем ходили гулять, ночи проводили в беседах, которые порой заканчивались лишь на рассвете. Так продолжалось два месяца. Однажды Эрик сказал:

— Чарли, так не годится. У тебя своя жизнь.

— Да и ты должен жить, — как можно мягче напомнила она. — Что ты намерен делать?

— Переведу «Интерлэнд» в Сан-Франциско, — прозвучал неожиданный ответ. Это решение Эрик принял только что. Ему хотелось поскорее покинуть город, бывший свидетелем его трагедии. — Могу предложить тебе место в моей фирме.

— Нет, спасибо, — отказалась она после минутного колебания. — У меня хорошая работа в Бостоне.

— Как хочешь. — Он стиснул ее руку. — Если бы не ты, не знаю, как бы я пережил это время. Но теперь я начинаю выздоравливать. Я справлюсь.

— Уверена, что так и будет.

Через два года под нажимом Эрика Чарли все-таки перебралась в Сан-Франциско. Она стала главным адвокатом фирмы, ее неотъемлемой частью, правой рукой президента.

А еще через полгода она наконец подарила ему то, чего он так долго и безуспешно добивался много лет назад. В их близости было все — нежная забота, приятная теплота, чувственность и жизненный опыт. Не хватало лишь безрассудной юношеской страсти. Эрик и Чарли больше не были влюблены — слишком многое им пришлось пережить.